Интербригада

– Не надо намеков, – закричал вконец захмелевший Троеглазов. – Мы люди с добрыми идеалами и дело делаем доброе.

– Как вам будет угодно, – сказал Громбов. – Оказалось, что негры, пока жили в Америке, стали настоящими янки, ловкими и предприимчивыми. Они провернули сделку с вождями местных племен. Подарили вождям разных полезных товаров: шесть ружей, ящик бус и два ящика табака – на общую сумму в пятьдесят долларов и получили в обмен прибрежную территорию. А потом начали просто-напросто захватывать приглянувшиеся земли. Довольно скоро республика Либерия стала независимым государством.

– И что дальше?

– Казалось бы, недавние рабы должны быть гуманнейшими людьми. Ничего подобного. Американские переселенцы называли себя американцами или америко-либерийцами, а местных негров считали людьми второго сорта, безнравственными, преступными и умственно ограниченными. Всячески их притесняли и ограничивали в правах. Если в других африканских странах белая верхушка правила черным населением, то в Либерии черная верхушка выходцев из Америки угнетала черных же аборигенов. Местные негры, составлявшие громадное большинство населения, оказались в точно таком же положении полурабов, в каком пришлые негры еще недавно пребывали в Америке.

– Ужас, – встрял Пожрацкий, но на этот раз никто не велел ему заткнуться.

– Чем все закончилось? – спросила Настя, которую, к моему глубокому удивлению, история либерийских негров задела за живое.

Громбов, к еще большему моему удивлению, мастерски выдержал паузу и закончил речь:

– Сейчас Либерия занимает сто восьмидесятое место по ВВП на душу населения. Ниже Эфиопии и Афганистана.

– Почему? – спросила Настя.

Громбов сдвинул брови:

– Потому что рабы всегда остаются рабами.

Воцарилось неловкое молчание.

– Ерунда, – закричал я. – Троеглазов ужрался, но он прав. Просто люди со злыми идеалами не могут делать доброе дело, а мы люди доброй воли и самых высоких идеалов.

Я был пьян, расслаблен, доволен и окрылен открывшимися перспективами. Будущее рисовалось в самых радужных красках.

Часть третья

I

Я ошибался. Первый тост, произнесенный мною в качестве лидера Интербригады, пока что оставался единственным. Не до тостов. Каждый второй день – подъем в девять утра. В остальные дни – раньше.

Встречи, заседания, пресс-конференции, интервью, митинги, акции, согласования – голова, казалось бы, кругом. Но ничего подобного. Голова идет кругом исключительно от безделья, а плотный жизненный график, напротив, фиксирует голову и раскладывает ее содержимое по полочкам.

Еще я понял, что победить алкоголизм может только необходимость рано вставать. В принципе, я осознал этот факт достаточно давно. Когда был на военных сборах. Больше бутылки на четверых мы после отбоя не пили, поскольку за отбоем неумолимо следовал подъем. К сожалению, после сборов открытие позабылось на долгих 15 лет.

Мне нравилось руководить Интербригадой, тем более что реальное руководство взял на себя Громбов, а я лишь представительствовал. Даже прикупил костюм. От галстука, впрочем, наотрез отказался.

Костюм я надевал дважды, и оба раза неудачно. В Москве, на всероссийском съезде некоммерческих организаций, он был признан отстойным и нищебродским. Зато в Хельсинки на меня посмотрели с удивлением и заметили, что депутаты парламента одеваются скромнее. Вскоре подошли депутаты парламента, и пришлось согласиться – скромнее. Из Хельсинки в Турку я поехал в джинсах, а костюм до сих пор лежит на дне спортивной сумки Adidas.

В Финляндию меня пригласила Шведская партия. Есть в Финляндии такая партия – Шведская. За которую, как ни странно, финны тоже голосуют. Хотя у них там с финнами-шведами не разберешься.

– Ты финн или швед? – спрашивал я Свена, молодого партийного аппаратчика, который сопровождал меня во время поездки.

– Я не швед, – отвечал Свен с каким-то непонятным вызовом. – Я шведскоговорящий финн.

В Турку Свен полдня пытался продать привезенный мною литр «Путинки». Покупателей не нашлось. То ли название водки смущало, то ли место для торговли – Шведский университет – было выбрано неудачно. С горя Свен выпил злополучный литр и объявил, что вечером мы идем в нелегальный бар.

– У вас бывают нелегальные бары?

– Один на всю Финляндию, – с гордостью сказал Свен. – Там мы продаем пиво и не платим налогов.

– Кто это мы?

– Шведы. Мы не платим налогов, зато шведская молодежь не дерется с финской, потому что финнов в нелегальный бар не пускают.

Я спросил, почему.

Шведскоговорящий финн, допивающий литр русской водки, изумился:

– Потому что финны тупые и недоразвитые.

Он произнес «недоразвитые». Да, совсем забыл: Свен родился в семье дипломатов и знал четырнадцать языков, не считая родного шведского и обязательного финского. Мы с ним говорили по-русски.

– А русских пускают в нелегальный бар? – спросил я.

– Конечно. Всех пускают. Кроме финнов.