Интердевочка

Но мама не обратила никакого внимания на Лялькины слова. Она цепко схватила Ляльку за руку и резко повернула к себе:

– Где она? Немедленно посмотри мне в глаза! Я тебя спрашиваю: где она болтается уже третьи сутки?!

Самое ужасное, самое отвратительное, что в постели мне с этим прошлогодним японцем сегодня было гораздо лучше, чем с Эдиком! Я презирала себя, проклинала последними словами, но ничего не могла с собой поделать.

С этим чертовым итиро кенэда мне не нужно было устраивать спектакли со стонами, вздохами и криками, которыми мы обычно подхлестываем клиентов и, честно говоря, сильно сокращаем время свидания с ними. Ибо в нашей профессии время ценится очень дорого.

С ним мне не надо было ничего имитировать.

– У меня никогда не было такой женщины, как ты…

Японцы вообще очень ласковые и нежные ребята. А этот особенно.

Гулливер и Кисуля разыскали мне его в тот же вечер, несмотря на то, что я ни хрена не помнила ни его имени, ни фамилии. Первые двое суток очень трудно было после перерыва втягиваться в английский язык. Потом в башке у меня приоткрылись какие-то створки и я довольно сносно залопотала.

– Таня-тян, не мог бы я сделать тебе какие-нибудь презенты из вашей «Березки»?

– Нет, итиро, нет. Я теперь замужем и все равно не смогу принести их домой. Замужем, понимаешь?.. Поэтому мы и сидим здесь с тобой, как в тюрьме.

– О, какая прекрасная тюрьма!.. С тобой я согласен провести в тюрьме всю оставшуюся жизнь!

Как это у Киплинга?.. «День-ночь, день-ночь, мы идем по Африке. День-ночь, день-ночь, все по той же Африке… Только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог…»

На допингах он, что ли? Проклятый джапан!..

Днем, когда итиро был на торгах пушного аукциона, а я валялась на тахте и разглядывала старый французский журнал мод, под окном раздались два коротких автомобильных гудка. Я выглянула, увидела машину Кисули и пошла открывать дверь.

– Ну, что? – спросила Кисуля.

Они привезли мне какую-то жратву, и Гулливер доложила:

– Лялька тебя прикрывает по всем дыркам. И дома, и на работе. Когда они Эдика провожали, Алла Сергеевна ее в аэропорту так прихватила, что деваться было некуда. И то Лялька не раскололась! Классный ребенок!..

– Держись, Танюха, – сказала Кисуля. – Завтра аукцион закрывается и… Гуляй на все четыре стороны, мужняя жена. Чао! Послезавтра мы за тобой заедем. Готовь бабки!..

На следующее утро я заглянула в ванную к итиро и спросила:

– Чай? Кофе?

Итиро посмотрел на меня через зеркало и ласково улыбнулся:

– Доброе утро. Чай, если позволишь.

Он уже закончил бриться, и я обратила внимание на то, как он тщательно промывал свою кисточку для бритья. Я даже задержалась в дверях и проследила, как ловко и аккуратно он укладывает в несессер свои бритвенные и умывальные принадлежности.

– Чай, пожалуйста, – повторил итиро, думая, что я не поняла.

– Да, да… Конечно, – очнулась я и пошла на кухню.

Сидя за столом, уже затянутый в галстук и крахмальную рубашку, итиро пил чай с солеными крекерами и смотрел на меня неотрывно.

Я чего-то вдруг засмущалась, нервно поправила волосы и плотнее запахнула Кисулин халатик. И сказала, чтобы хоть что-то сказать:

– Твои коллеги в «Астории» совсем тебя потеряли. Наверное, очень нервничают…

– Нет. Они умные и деловые люди, – улыбнулся итиро. – Они каждый день видели меня на аукционе и знают, что со мной ничего не случилось. А те пять ночей, когда я не был в отеле, касаются только меня одного. И тебя, Таня-тян.

– Как у вас все разумно, – слегка раздраженно заметила я.

Он почувствовал мое раздражение и ласково взял за руку:

– Я понял две вещи, Таня-тян, что мы с тобой, к моему великому сожалению, больше никогда не увидимся, и то, что тебе очень нужны деньги.

– Правильно понял.

– Сколько?

– Три тысячи рублей, – усмехнулась я.

– Но у меня нет таких рублей… А в долларах?

– Дели на четыре.

– Семьсот пятьдесят?

– Да.

– Может быть, тебе нужно больше?

– Нет. Только семьсот пятьдесят, – мне хотелось поскорее закончить этот гнусный разговор и остаться, наконец, одной.

Итиро молча достал из пиджака бумажник, отсчитал семьсот пятьдесят «зеленых» и положил на стол. Потом вытащил из-под стола свой кейс, с которым приезжал ко мне на «хату» из гостиницы, положил его на колени, открыл и достал оттуда очень красивые часы, усыпанные маленькими алмазиками. И протянул их мне.

– Я все-таки рискую тебе подарить на память вот эти часы. Это последняя модель для очень состоятельных женщин. Гордость Японии.

Я не слышала, как сигналила Кисуля с улицы, как они с Гулливером открыли дверь своим ключом, не слышала, как они вошли в квартиру.

В комнате на всю катушку гремел «Шарп», а я лежала в горячей ванне со стаканом чистого виски в руке и приканчивала стоявшую рядом бутылку.

Я уже совсем плохо соображала, и поэтому, когда в дверях ванной появились Гулливер и Кисуля с теннисными ракетками в руках, свеженькие, еще не утратившие здорового возбуждения от игры на корте, от хорошей погоды, от общения с нормальными людьми, я только смогла приветственно поднять стакан и, глупо ухмыляясь, сделать глоток в их честь.

– Так-с… Это уже что-то новое, – сказала Кисуля.