Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки

Я пояснил, что под «трепом» подразумеваю повседневное общение с коллегами, горячие споры, обсуждения – вот это и создает тот самый «бульон», в котором должен вариться преподаватель, чтобы постоянно обогащать свои знания, чтобы не засохнуть в одиночестве. Теперь все комнаты, где доценты и профессора собирались между занятиями, так называемые преподавательские, – были отобраны. На каком-то заседании, которое вел первый проректор «преобразованной» академии, я спросил у него:

– Где же сейчас встречаться с коллегами по кафедре, где же и самому профессору поработать со слушателем, аспирантом?

– У нас большие холлы, много диванов – вот там и работайте.

Честное слово, тому есть много свидетелей, что так он и ответил. И пояснил: «Профессор должен прийти, прочитать лекцию и уйти. На Западе же нет никаких кафедр, подобных нашим». Преподаватель в его представлении был неким «урокодателем», а не членом единого педагогического, научного коллектива. Хорошо об этом сказал видный наш экономист Яков Миркин: ликвидация кафедр высшей школы «изгоняет из нее свободный дух, делает ее простым учебным производством, а из профессуры – учетную единицу». Так и стали мы работать во «времена Мау» – индивидуумы без чувства коллектива, без взаимообогащения, без любви и гордости своей кафедрой.

И, наконец, еще одна важнейшая проблема, вызванная ликвидацией Академии государственной службы. Любой серьезной власти нужны серьезные советники, эксперты по различным вопросам общественного развития. Причем абсолютно необходимо, чтобы эти эксперты были из разных научных школ, придерживались разных экономических, политических, идеологических концепций. Только рассматривая любую проблему с различных точек зрения, можно получить действительно объективную картину. У власти новой России есть мощная экспертная площадка – Высшая школа экономики, ее представители официально входят в состав Экспертного совета при Правительстве РФ. «Вышка» открыто заявляет, что полностью разделяет идеи либерализма и ориентируется прежде всего на западные модели развития общества, недаром ведущими ее преподавателями являлись Гайдар, Чубайс, Ясин и др. Было это нормальным и правильным до тех пор, пока роль еще одного эксперта власти выполняла наша академия, которая всегда подчеркивала отсутствие какой-либо идеологической ангажированности. И вот нашей академии не стало, и правительство страны стало получать рекомендации только из одного источника, разделяющего лишь одну идеологию – идеи либерализма.

Естественно, что возникший после объединения двух академий монстр – Российская академия народного хозяйства и государственной службы – стал активно демонстрировать свою полную приверженность либеральным идеям. И только им. Как остроумно назвал Михаил Делягин свою разгромную статью о ее ректоре, «мауизм как высшая стадия либерализма». В академии появились бюсты Е. Гайдара, «Гайдаровские чтения», гайдаровские стенды и прочее, и прочее. Это объясняется и тем, что судьба самого Мау тесно связана с Егором Гайдаром: именно он его приметил, взял к себе на работу, опекал и дружил с ним многие годы, сделал своим советником, когда вошел в высшие эшелоны власти. Хорошо информированные люди говорят, что ректорский пост Мау получил прежде всего как верный друг Гайдара. Да и сама ликвидация нашей академии этим обусловлена. Он записался на прием к тогдашнему президенту РФ Д. Медведеву без особой надежды на успех и был неожиданно быстро принят, что в общем-то естественно, ибо секретом Полишинеля является либеральная ориентация Дмитрия Анатольевича. Тот и решил в его пользу все поставленные Мау вопросы. Нам, сотрудникам Академии госслужбы, осталось только безропотно всему подчиниться. Проработал я в «новой» академии почти семь лет, благо, не будучи никаким начальником и в силу своего анархического характера и заработанного авторитета, особо не прислушивался к руководству и не менял своих убеждений.

Но вот в 2017 году случилась со мной большая неприятность. Загремел я в больницу со страшным диагнозом, при котором, как я подслушал разговор лечащих меня врачей, выживают не более 20–30 % больных. Я выжил. Слава врачам и моему организму! Но пролежал я больнице больше месяца и, естественно, не вел никаких занятий, сорвав в числе прочих и чтение своего курса одной из групп магистров.