Интересный пациент

Случилось это в декабре 2010 года. Тогда возле Хайфы два кретина решили пожарить шашлычок. По местной традиции, угли просто высыпали в траву и отправились домой. Вспыхнул сильный лесной пожар, который быстро распространился по горам, заросшим лесом, и стал угрожать городу. Горело страшно. Еще на подъезде к Хайфе было видно, как в небо упирается гигантский столб дыма, как от извергающегося вулкана. Полыхало несколько дней, огонь подбирался все ближе к жилым кварталам. Мы мотались на север каждый день, снимали происходящее, монтировали, перегоняли. Я, конечно, берегся, как мог. Нога после операции была еще слабая, я ужасно боялся ее подвернуть или, не дай бог, сломать. Потому внимательно смотрел себе под ноги. А там пришлось лазить по выгоревшим сопкам, среди множества камней, да еще периодически ночью.

Израиль, как известно, с тем пожаром не справился и попросил помощи. Ее, эту помощь, отправили 20 стран, в том числе и Россия. Кто-то прислал пожарные вертолеты, американцы свой знаменитый «супертанкер». Россияне – пожарные самолеты Бе-200 и Ил-76. Кстати, забегая вперед, скажу, что после прибытия тяжелой авиации пожар погасили за несколько часов. Огромные самолеты просто залили очаги. В статистике пострадавших от пожара было много народу, но вот меня там наверняка не учли. И зря…

В тот злополучный день отправились мы, вместе с коллегами с НТВ, на авиабазу Тель-Ноф, где стояли российские машины. Мы же работали на российском ТВ. Покрутились возле здоровенного Ил-76, с надписями МЧС РОССИИ, поснимали его так и эдак, записали интервью с летчиками. Я уже было стал собирать аппаратуру, но тут нашим корреспондентам пришла в голову блестящая мысль – слетать на тушение пожара. Потом пришла девочка из пресс-службы ВВС и стала нас из кабины выгонять. Мол, лететь не положено. Это Вселенная давала мне последний шанс. Но наши журналисты встали в позу, поругались с ней, упирая на то, что летчики не против, и в итоге лететь разрешили. Я стоял в кабине, снимая предполетную подготовку, когда завыли двигатели и мелко задрожал пол. Я продолжал работать, справедливо полагая, что нас о взлете предупредят, посадят-пристегнут и что самолет должен еще туда-сюда поездить по рулежкам. Как выяснилось, Ил стоял прямо в начале взлетно-посадочной полосы, поэтому пилоты, прогрев двигатели, никуда рулить не стали, а просто дали газу и пошли на взлет. Пол стал давить в подошвы, сесть в кресло было уже невозможно, я из последних сил старался сохранить равновесие и стоял, пытаясь удержаться. Когда самолет оторвался от полосы, перегрузка стала уже невыносимой, потом вдруг нога у меня подломилась и я рухнул на пол, сильно ударился и крепко приложил камеру. Собственно, первая мысль была о ней, не сломалась ли драгоценная аппаратура. Я тут же вскочил и опять, уже с воплем, грохнулся. Нога не слушалась. Отложив камеру, попытался встать – не вышло. Нога складывалась как картонная. Особой боли даже не было, но эта невозможность опереться на свою конечность привела меня в совершеннейший ужас. Я еще поползал по самолету, чего-то даже поснимал, но мысли были уже совсем не о работе. В какой-то момент мой напарник Серега взял камеру и полез на высоченный бак с водой, из которого самолет тушил пожар. В тот момент, когда пошел сброс, началась дикая перегрузка, я даже сидя, еле удержался на месте, а он стоял на покатой поверхности бака, держался за какую-то веревку и снимал. Тут меня затрясло при мысли, что я стоял бы там, нога бы сломалась и я грохнулся бы из самолета вместе с водой.

После возвращения на аэродром меня выгрузили с борта со всеми возможными предосторожностями. Серега отвез меня домой. Смотреть в глаза Алене было ужасно стыдно, не проходило ощущение какого-то жуткого облома, что я всех подвел. Брат примчался к нам домой и отвез в больницу. Там сделали рентген, наложили тугую повязку и оставили на ночь. Утром заявилась компания врачей, которые посмотрели снимки, изучили историю болезни и вынесли вердикт: мне, дураку, чрезвычайно повезло. Перелом небольшой, одна часть колена немного вдавилась в другую, операция не нужна, но придется походить в гипсе три месяца. И все началось сначала. Я передвигался с помощью костылей, Алена опять волокла на себе весь воз бытовых проблем, включая двоих детей. Сил у нее уже не было совсем никаких, но она по-прежнему держалась и не жаловалась.

Примерно через пару недель после случившегося позвонил из Москвы начальник корсети ВГТРК и вежливо сообщил, что я уволен. Когда я спросил почему, он также спокойно ответил: «Старик, компании нужны здоровые люди».