С тех пор так и повелось – перед заходом на «химию», я скручивал себе десяток папиросочек, крохотных, на пару затяжек и отправлялся в больницу. Как только снимали капельницу, выходил в больничный парк, сидел под огромными соснами и курил. И хотя периодически продолжались осложнения, было тошно и неприятно, но все же вторую половину «химии» я пережил, в чем глубоко убежден, благодаря «траве». Даже количество потребляемых лекарств сильно сократилось. Но все же было очень трудно.
Химиотерапия, такая дрянь, которая накапливается в организме, и отрицательные эффекты от нее с каждым разом усиливаются. Если после первых курсов на второй-третий день я уже бегал и чувствовал себя туда-сюда неплохо, то ближе к концу лечения, для того чтобы просто стоять, требовались уже недели.
После очередного курса, когда закончились все необходимые вливания, я засобирался домой. Медсестры уговаривали остаться на ночь, мол, на всякий случай, но я уперся. Сил не было там находиться, слышать эти кошмарные запахи, вздрагивать от пиканья приборов или кашля умирающего старика в соседней палате. Поэтому я выпросил у них бумаги на выписку, заказал такси и побрел к стоянке. Дошел кое-как, присел на подоконник ближайшего магазина, вытянул из кармана папиросу с марихуаной и закурил. Пахучий дым пополз по улице, люди на остановке начали оглядываться (это было еще до декриминализации каннабиса в стране), но мне было все равно. Хотелось, чтобы немного полегчало. Через минуту, как по заказу, напротив меня, метрах в трех, остановилась полицейская машина. Медленно опустилось стекло, и оттуда на меня уставились два здоровенных лысых копа. В их глазах читалось, нет, не возмущение, а скорее удивление и немой вопрос: чувак, ты что, охренел? За такие дела в те времена в Израиле (это было задолго до декриминализации каннабиса) вполне можно было схлопотать уголовное дело и кучу соответствующих неприятностей. Но мне, повторюсь, было по барабану. «Хотите, забирайте, – равнодушно подумал я, – сдохну у вас в участке, вам же хуже будет». Кроме того, у меня в кармане лежало разрешение на курение медицинской «травы». Хотя, как я прочитал позже, курить в общественных местах было строго запрещено. Потом стражи порядка, видимо, присмотрелись, сообразили, кто перед ними сидит, и решили не связываться. Стекло также медленно поднялось, и патрульные убыли восвояси.
Перед последним курсом у нас родилась дочь. История эта заслуживает отдельного описания.
В тот день, когда начались схватки, мы поехали в больницу. В приемном покое родильного отделения Алену посмотрели, сделали УЗИ и сказали, что раскрытия почти нет, вали́те домой. Придете через пару дней. Мы отправились к друзьям, посидели у них, потом приехали домой. Я пошел в душ, но не успел даже намылиться, как услышал тревожный голос жены: «Сережа, поехали в больницу». Тут я, слава богу, упираться не стал, выскочил из ванны, оделся, и мы тронулись. Дальше события начали развиваться стремительно. Через пять минут Алена уже кричала от боли, я несся, не разбирая дороги, нарушая все возможные правила, побил рекорд поездки до Иерусалима. К больнице мы примчались минут за 20, хотя обычно это минимум полчаса. Я высадил жену возле проходной, сам быстро припарковался и побежал догонять. Алену долго проверяли на входе (охранникам по ночному времени было скучно), она с искаженным лицом показывала им содержимое сумки. Воды отошли прямо в лифте. В приемной нас встретила «русская» акушерка, спросила: «Чего кричишь?» Услышав ответ, отвела Алену в комнату для УЗИ, со словами: «Не волнуйся, сейчас посмотрим». Я успокоился и только присел, как дверь с грохотом распахнулась и акушерка выкатила каталку, на которой уже выла и извивалась от боли моя жена. «Едем рожать», – на бегу крикнула акушерка, и мы помчались в родильную палату. «Эпидураль», – в перерыве между схватками простонала Алена. – «Какая эпидураль, – заорала врач, – ты родишь через 10 минут». Она ошиблась, наша дочь родилась через пять. В какой-то момент я, мечась от ужаса по комнате, подошел слишком близко, Алена схватила меня за пальцы и сдавила так, что чуть не сломала. Спустя пару минут у нее на руках лежала маленькая девочка. Маша была вся синяя, с обмотанной вокруг шеи пуповиной. Но, слава богу, живая и здоровая.
На следующий день, приехав проведать мать и дочь, я встретил доктора Рамо. Она удивилась, что я делаю в больнице (на курс мне было идти через неделю), узнав причину, очень обрадовалась и увязалась со мной. Долго обнималась с Аленой, восхищенно цокала языком и причитала над Машей. После чего, указав на новорожденную пальцем, сказала: «Теперь ты понял, что все будет хорошо!» Я кивнул.
И уже на другой день привез Сергея-джуниора знакомиться с сестрой. Он, конечно, слышал, что в семье будет пополнение, видел маму с большим животом, но по малолетству мало что в этом понимал. Разве что, еще до контрольного УЗИ, на котором определяют пол будущего ребенка, вдруг заявил, что это будет девочка. Причем таким «самособойразумеющимся» тоном.