«Твою мать!» – была моя первая мысль. Нахлынула какая-то необъяснимая ярость, точнее вполне объяснимая. Я только привык к «мирной» жизни, только отошел от лечения и всех последующих историй – и тут судьба подкинула такой подарочек. В голове все время крутился вопрос: почему опять я?
Сухер второй раз за время нашего знакомства произнес слово «биопсия». Впрочем, вид он при этом имел вполне оптимистичный. Сказал на иврите что-то вроде «снаряд два раза в одну воронку не попадает» и отправил меня на проверку. Процедура повторилась в точности: врач-араб, ругавшийся одновременно по-русски и по-арабски, пистолет для биопсии, боль, повязка. Через две недели Сухер посмотрел результат, покачал головой, назначил ЯМРТ, КТ и отправил к Рамо.
– А ты особенный, – произнесла доктор Рамо, побарабанив пальцами по столу, – никогда такого не видела.
– Спасибо, конечно, – в тон ей ответил я, – только я бы эту свою (тут я сделал паузу, подыскивая подходящее слово) «особенность», поменял бы с приплатой на что-нибудь обычное. Вроде аппендицита.
Доктор посмотрела в мою историю болезни и, видимо, юмор не оценив, возразила: «Так тебе его вырезали уже.»
– Я имела в виду, – продолжила она, – саркома Юинга в таком возрасте и в таком месте – большущая редкость. Но рецидив в виде синовиальной саркомы в том же месте, после такой химии – вообще почти не бывает. Твой случай – четвертый из известных в мире.
– Увы… – помямлил я и продолжил, – так что делать будем?
– Пока не знаю, – задумчиво промолвила Рамо, – надо подумать. Ты проходи проверки, а там посмотрим.
Дальше время пошло как-то медленно, совсем не так, как в прошлый раз. Очереди на проверки были гигантские – по два-три месяца на каждую. К началу весны все было готово. Но еще жила безумная надежда, что все это ошибка. Я впал в какое-то странное состояние отрицания. Бегал по врачам. Нашел еще одного профессора в другой больнице – заплатил за визит бешеные деньги, он отправил к своему патологу (специалисту по биопсиям). Та долго изучала стекла, потом подтвердила – саркома. Только действительно не Юинга, а синовиальная. По ее же собственному выражению, двоюродная сестра первой. Я уж было решил, что имела место врачебная ошибка, но Рамо успокоила – все равно их лечат одинаково. Мои стекла, по настоянию Сухера, отправили в Штаты, оттуда ждали заключения почти два месяца. Наконец пришел ответ – саркома подтверждена, а сложное и ужасно дорогое генетическое исследование обнаружило транслокацию. Это генетическая мутация, заставляющая клетки перерождаться в злокачественные. Откуда она взялась, было совершенно непонятно, но в заключении четко говорилось: опухоль будет расти на этом месте снова и снова. Я уже по инерции сходил еще к одному светиле (друзья помогли договориться), но он лишь повторил то, что говорили до него: Опухоль есть – и это саркома.
ОТСТУПЛЕНИЕ: Опять же я долго думал, как описать свои ощущения. «Земля ушла из-под ног» – уже было. Да она и не уходила в этот раз, чувство было другое. Тогда подумалось так: тебе снится сон, что ты взял Берлин и над Рейхстагом развивается красный флаг. А потом ты просыпаешься, а на дворе – 22 июня и из репродуктора голос Левитана сообщает, что началась война.
Рамо и Сухер, посовещавшись, пришли к однозначному выводу: лечить бесполезно. Химиотерапия, которую я с таким трудом перенес, во второй раз меня просто убьет. Облучение тоже исключили. Оно не факт, что поможет (см. «транслокация»), объяснил Сухер, но гарантированно разрушит сустав, который он с таким трудом собрал, и приведет к инвалидности. «Ходить на этой ноге все равно не сможешь», – отводя глаза, сказал профессор. Я собрался с духом и, в принципе, зная ответ, спросил: «Тогда что?» Он помолчал с полминуты, глядя в сторону, перевел взгляд на меня и ответил: «АМПУТАЦИЯ!»