Интервью: Беседы с К. Родли

В фильме большую роль играет наблюдение: Джеффри наблюдает, зритель заглядывает в некий мир вместе с ним, Сэнди получает возможность заглянуть туда же благодаря Джеффри. Первая сексуальная сцена, которую зритель видит глазами Джеффри, спрятавшегося в шкафу, срежиссирована как шоу — там даже авансцена отделена от основного места действия, как в театре, ну и так далее.

Ну да. Кино же по своей сути вуайеристское развлечение. Вот вы сидите в зале в своем безопасном кресле, и... сам акт смотрения — это очень мощная штука. А мы ведь всегда хотим увидеть скрытое, мы по-настоящему хотим это увидеть. Что-то новое. От этого желания вообще свихнуться можно! И чем более эти скрытые вещи необычны и секретны, тем более мы жаждем их видеть.

Вуайер в шкафу. Джеффри (Кайл Маклохлан) в «Синем бархате» (1986)

А вы с самого начала так задумали, чтобы секс выглядел совсем уж экстремально?

Ну, и да и нет в какой-то степени. Здесь же всегда тонкая грань, но это не связано с цензурой, а в большей степени с тем, как сделать правильно. А единственный способ это определить — маленький судья внутри. Смотришь на прогон сцены, и сразу, в ту же секунду говоришь: «Нет, нет, нет. Нужно откровенней», или «Нет, нет, нет, это слишком. Постеснялись бы», или «Для этого сюжета, этих персонажей, в этом месте и в таком интерьере, при таком настроении — годится».

Хотя вас никто не вынуждал вырезать сцены из фильма, вы, насколько я понимаю, сами изъяли некоторый материал еще па ранней стадии. Это похоже на случай с той сценой из «Головы-ластик», где две женщины привязаны к кровати. А тут что-то насчет горящих сосков, да?

Точно. Это одна из моих любимых сцен, но хорошенького понемножку. В принципе я хочу вернуть ее в фильм, но не знаю как. Может, не просто вернуть, а дать отдельным куском. Там всего минуты три-четыре. Она была вырезана полностью. А предполагалась как дополнение к тому, что происходит в квартире Бена.

И что там, в этой сцене?

Ну, Фрэнк приводит всех в бар вместе с Джеффри, потом они болтают снаружи: «Ты какое пиво любишь?» — ну и дальше в таком духе, а потом они заходят к Бену. Но там была еще одна сцена в баре, когда бармен видит Фрэнка, подает кому-то знак, и этот парень пытается убежать через заднюю дверь. Фрэнк орет: «Держи его!» — и его дружки хватают этого парня, Уилларда. А из бара видна еще одна комната, типа отдельная. Там стоит бильярдный стол, и там старый черный блюзмен в шляпе, на которой написано: «Я углекоп». Поет он эти свои блюзы, у него и белый гитарист есть, который ему подыгрывает. Поет «Углекоп» просто невероятно. А еще там сидят три или четыре совершенно голые девицы, они были с Уиллардом. Там что-то у них происходило, понимаете, но пришел Фрэнк и нарушил весь расклад — Уиллард его увидел, и всё. Но что конкретно там у них было, вы не знаете.

Тем временем персонаж Брэда Дурифа подходит к стойке и заказывает ящик пива — «Пабст Блю-Риббон», дли-и-инногорлых. (Смеется.) А Фрэнк расплющивает Уилларда на бильярдном столе и начинает разбираться с ним на тему, что не надо было Уилларду отрывать карман с его пиджака, а потом говорит девицам: «Пойдите-ка сюда посмотрите на покойника». Уилларду, как вы понимаете, не повезло конкретно: Фрэнк поимел его по полной, психологически, и Уиллард видит, что Фрэнку уже ничто не помешает его прикончить. В свое время. Потом Фрэнк идет наверх, и остальные вслед за ним, обходя бильярдный стол, а Джек Нэнс говорит Уилларду: «Ну пока, придурок!» — и они исчезают. Проходит немного времени, и «придурок» приподнимается. Одна из сидевших там девиц чиркает спичкой, подносит ее к своим соскам, поджигает их и говорит: «Ну, ты реально спалился, говнюк!» (Смеется.) Вот так заканчивается эта сцена.

А каким образом она поджигала свои соски?