Интервью: Беседы с К. Родли

А я вот не уверен, что ужаснее: мир Фрэнка или неправдоподобная благодать, которую излучает счастливое семейство в мечтах Сэнди. Вообще-то они стоят друг друга — оба хуже.

Да, я в точности это и имел в виду. Оба мира несовместимы, разобщены, как два полюса. Подозреваю, что только Джеффри может служить для них связующим звеном.

Там есть момент, когда Сэнди спрашивает Джеффри: «Так ты детектив или извращенец?» К тому же она и втянула его во всю эту авантюру с Дороти Валленс. Зачем она это делает?

Ну, это как со сватовством и ухаживанием. Есть такой танец, когда во флиртующей паре оба подначивают Друг друга — ты чувствуешь чужое желание и поощряешь его. А потом, когда вы наконец объединяетесь, ты, понимая, чего хочет другой, уже начинаешь его осаживать! (Смеется.)

Помню, как мне довелось разговаривать об этом фильме в год его выхода на экран с одной специалисткой в киноведении. У нее был огромный опыт психоаналитической трактовки фильмов. Так вот она охарактеризовала «Синий бархат» следующим образом: «Режиссеры снимают исключительно для самих себя!» Иными словами, фильм сделал ее работу ненужной. В нем совершенно отсутствует подтекст, все лежит на поверхности и выражено без иносказаний, напрямую.

Вот уж точно, вот именно! (Смеется.)

Кажется, что фильм отражает или почти идеально иллюстрирует определенные положения теории Фрейда — притом в экстремальном, первозданном виде. Это сделано намеренно?

Скажем так, я никогда сознательно не задавался вопросом: «Какого черта я вообще сейчас делаю?» Поэтому я продолжаю утверждать, что режиссура — процесс подсознательный. Слова только мешают. Рациональное мышление мешает. Они действительно могут затормозить процесс. Но когда он движется чистым потоком, из нездешних мест, фильм может придать форму подсознанию. Он становится просто великолепным языком, на котором говорит подсознание.

Многие режиссеры сознательно используют кино как довольно дорогостоящую форму самоанализа: проецируя собственные проблемы на большой экран, они, возможно, пытаются прийти к лучшему осознанию себя.

Если такое и происходит со мной, то ненамеренно. Ну, бывает. Например, так было, когда я спустя много лет снова посмотрел «Голову-ластик». Думаю, я был удивлен, что фильм все еще работает, но другим способом. Может, мне стало немного понятнее, зачем я его снял. А вот с «Синим бархатом» такого пока не произошло.

Возможно, на эту мысль — что «Синий бархат» для вас вроде терапии — меня натолкнуло ваше несомненное сходство с Джеффри.

Я, как и Джеффри, люблю всякие тайны и загадки. Я как Генри из «Головы-ластик» и как Джеффри, потому что меня смущает то, что я вижу, я беспокоюсь о множестве вещей и я любопытен. Оба эти персонажа для меня особенные, но я не могу объяснить почему.

В «Дюне», «Синем бархате» и «Твин-Пикс» Кайл Маклохлан ассоциируется с вами, так же как, скажем, Жан-Пьер Лео с режиссером Трюффо. Можно назвать Маклохлана в «Синем бархате» вашим альтер эго?

Говорят, что да. Кайл застегивал рубашку на все пуговицы, потому что за образом Джеффри видел меня, ну и это все что-то значит. Потому Кайл в этом фильме одевался как я.

А кстати, вот эта ваша тогдашняя манера застегиваться на все пуговицы — она вообще откуда взялась?

От своего рода неуверенности. Я чувствовал себя уязвимым, если верхняя пуговица расстегнута, особенно в области ключицы как-то не по себе. Поэтому мне нравилось, когда шея плотно закрыта.