Можно порассуждать, как он вынужден был перебраться в кино и театр, чтобы не стать жертвой своей же собственной сомнительной мифологии. Фрэнсис Коппола однажды назвал его «принцем меланхолии» (отсюда его превосходный выбор композитора для эксцентричной аллегории «От всего сердца»), и одно время казалось, будто Уэйтс просто обязан сползти в маргинальную полосу, к пьяницам, бомжам и мошенникам, тусовавшимся в таких его ранних альбомах, как «Nighthawks at the Diner» или «Small Change». Опыт работы судомоем, барменом и сортирным уборщиком снабдил Уэйтса бесценной информацией самого плинтусного уровня — к примеру, о том, как доставить стакан ко рту, когда трясешься от белой горячки (подтягивай при помощи галстука), ил и как превращаться в невидимку при появлении полицейских. Его здоровье, как говорят, внушало в то время серьезные опасения.
«Шальные годы Фрэнка» (с подзаголовком «un opera romantico (
Если поинтересоваться его самооценкой или попросить проанализировать его неоднозначную карьеру, Уэйтс начинает прикидывать расстояние до дверей кафе.
— Я не люблю прямые вопросы, я люблю разговоры, — жалуется он: мое предположение, что он сползает в объятия напыщенных и высоколобых, не находит понимания. — Да ну, высоколобые, низколобые, знаете... Я — недоразумение. Если ты артист, то чувствуешь стенографию, которую должен вырабатывать сам. А если тебя начинают запугивать профессиональным жаргоном, значит, эти люди просто не уверены в том, что делают.
Так что же он любит больше всего?
— Меня интересуют слова, я люблю слова. У каждого слова собственный музыкальный звук, которым ты или умеешь, или не умеешь пользоваться. Как, например, «шпатель» — хорошее слово. Звучит как название группы. А может, уже и есть такая группа.
Отсюда логически вытекает, что Уэйтс должен быть большим поклонником рэпа.
— Знаете, что мне нравится в рэпе? Эти ребята провалили экзамен по английскому. Слова дали им власть и силу, и храбрость артикулировать все то, о чем они говорят, — их злость, браваду, годы гонений, рабства, — и это прекрасно. С такими пацанами в школе просто беда, среди них попадаются настоящие отморозки. Плохие, плохие районы, чувак. Стволы там как когти или зубы — без них ни шагу. Я чувствую, это мое, потому что люблю слова.
Уэйтс также от души одобряет технику сэмплирования и кражу шумов (в «Вопе Machine» используется самодельный ударный инструмент под названием конандрам (
— Они, наверное, думают, что я законченный мудень, но я сказал: слушайте, вы же не какой-то бум-бум-бум уперли, а целую песню.
Как насчет жестокости рэпа и его женоненавистнических тенденций? Уэйтc пожимает плечами.
— Фрэнк Синатра относился к женщинам куда хуже, чем рэперы. Люди вечно наступают кому-то на мозоли, и тогда им ничего другого не остается, кроме как лаяться и сообщать, что они об этом думают. Музыка — это большой трубопровод. Это большой океан крови. Искусство против коммерции, идеи против риторики. Иногда придурочное шоу, а в другой раз — скорая помощь. В третий — церковь.
А еще эго может быть добрым поступком, как благотворительный концерт с участием Уэйтса после беспорядков в Лос-Анджелесе. От него всегда ждешь сюрпризов, однако повзрослевший и набравшийся ответственности перед социумом Уэйтc не торопится их преподносить. Я интересуюсь, нет ли у него ощущения, что он становится столпом общества.
— О боже. Столпом? Черт подери. Нет.
Ну хотя бы человеком чести?
— Нет, — говорит он. — Я выжидаю, как паук.
Том Уэйт
c и Джим Джармуш