Интоксикация

– Это называется мурашки.

– Нет, нет, – я помотал головой, и волосы – и без того редко расчёсываемые – стали куда неряшливей, – это называется мигрень. – И в закатных лучах я обратил к ней в пламени очи: отражением покрыты были небес.

– Мам, ты опять трёпа-растрёпа, – она запустила пятерню в мои космы и почесала, как кота, а солёный ветер развевал волосы и покрывало, накинутое на её тонкие плечи. Солнце сядет ещё не скоро, до глубокого вечера оно будет неспешно клонить в сон улицы, успокаивая их последними лучами – пущенными копьями, вонзившимися в мыльные облака, кровоточащие персиковым соком. Два выдоха образовали туман, скрывая успокаивающийся город.

Самолёт вылетал рано утром. Мы заранее договорились с хозяйкой квартиры, чтобы она приехала к нам в то время, когда окна только просыпаются, разлепляя портьеры и занавески, машины во дворах кряхтят, делая зарядку, а искусственное освещение медленно отходит ко сну, освобождая пространство солнцу, выглядывающим из-за гряды нескончаемых сопок.

– Я готова, – выпалила Лера, выпрямив спину и кинув руки вдоль тела. Её волосы не до конца высохли.

– Вот ваши ключи, – обратился я к хозяйке квартиры, которая приехала специально в 6 утра. До самолёта оставалось два часа.

– Спасибо. Надеюсь, вы хорошо отдохнёте, – ответила молодая женщина лет тридцати пяти с чёрными волосами, собранными в конский хвост явно в спешке.

– И вам, – ответили мы хором и переглянулись.

– Мы побежали, ещё раз спасибо, что приехали так рано.

– Хорошей дороги, – улыбнулась красная губная помада, а мы, нерасторопно, как это только возможно, вышли на улицу, загрузили в багажник два чемодана, два рюкзака, сумку, и сели на заднее сидение, вытянув ноги. Благо хоть здесь я мог себе позволить это сделать.

– Сильно торопитесь? – спросил водитель, когда мы комфортно устроились.

– Нет, – ответил я.

– Дороги то свободные. – Мы переглянулись в зеркало; машина плавно тронулась с места.

Лера откинулась на спинку, взяла правой рукой мою руку, сжала пальцы и почти моментально уснула, подрагивая головой в такт вибрациям автомобиля на неровной новой дороге.

Мой родной город мелькал за окном. Было ощущение, что я сюда никогда не вернусь, что эта арена, стела, лес в черте города, третий год недостроенный пешеходный переход, останутся всего лишь бликами на фоне возвышающихся гор.

Нам сообщили, что в Новосибирске необходимо будет получить багаж и сдать его по-новой. Так как споры в таких ситуациях всегда излишни, мы согласились, доплатили за сумку, чтобы не волочить её и отправились пить кофе в ожидании самолёта. Ещё оставалось двадцать минут до посадки.

– Ты будешь? – спросила Лера, когда уже откусила кусок моего бутерброда с салями и пармезаном.

– Нет, нет. Ешь.

– Ты чего такой серьёзный? – толкнула она меня в бок. – Мы же летим отдыхать!

Со взлётной полосы отправился самолёт, следующий уже ждал в очереди и медленно направлялся на место предыдущего. Он подмигнул отражённым солнечным лучом, повернулся боком; немного покружив, взмыл ввысь, захватывая дух пассажиров, отправившихся на борту сине-белого с триколором кита в… да откуда я знал куда?

Мы сели на наши места в зелёном воздушном змее. Ноги, как всегда, почти упирались в кресла напротив, доставляя дискомфорт. Перелёт в четыре с половиной часа сжимал тисками суставы в коленях, ступнях и бил в поясницу.

Через час полёта принесли еду: подобие бургера с ветчиной, листом салата и жирным майонезом, который мы счистили ножами. Лера воткнула в верхнюю часть булки зубочистку, на которую, как штандарт, водрузила зелёный пакетик с надписью «сахар». Она сделала пару фото себя, затем взяла меня за подбородок, повернула плавно к себе.

– Как скоро будут выдавать багаж? – спрашивал я у сотрудника службы розыска вещей возле чёрной недвижимой чешуйчатой резиновой ленты. Тот был явно недоволен, что его отвлекли от горячего чая, на который он не переставал дуть, даже когда отвечал:

– Он… багаж ваш… никуда не денется.

– Я понимаю, – соглашался я, – но у нас следующий рейс. Багаж не выдают, а регистрация заканчивается через пять минут.

– Ну, – пожимал он плечами, не выпуская их обеих рук кружку, – пишите… заявление… отправим куда вам… там надо, – после чего он наконец сделал глоток, скривился от кипятка и продолжил остужать его морщинистыми иссохшими губами.

– Ладно, стоим ждём.

Багаж поехал.

На счастье наши вещи были одними из первых. Мы их быстро кинули на тележку, выбежали и, не обращая внимания на окружающих, бегая взглядом по указателям, неслись к стойке регистрации. Встали в очередь последними, перед мужем с женой, которая, полуотвернувшись ото всех, ела сухофрукты, а муж стоял по стойке смирно, как солдат на построении.

– Курить, – сказала Лера, когда вещи вновь нас покинули.

– Пойдём, ступим на сибирскую землю.

– Будто она отличается от других.

– Ничем, – согласился я, – земля везде земля. Всё определяют подошвы, которые по ней ступают. – Мы вышли из старого аэропорта и оказались на практически пустой парковке. Не найдя в радиусе зрения курилки, мы отошли подальше от входа.