Интонация. Александр Сокуров

Можете вспомнить, как вы впервые с ним познакомились?

Нет, не могу. Кажется, что Александр Николаевич был в моей жизни всегда.

Но это произошло, уже когда вы были директором Эрмитажа?

Да, после 1992-го. Мы в разных местах встречались, и постоянно возникал разговор, что бы такое сделать в Эрмитаже. Собственно, «Робер. Счастливая жизнь» был попыткой поиска путей, как что-то снять про Эрмитаж. Александр Николаевич с самого начала говорил о таком особом музейном подходе — хотел создать что-то, что передавало бы дух музея. Надо сказать, что он во многих смыслах абсолютно уникальный человек и один из немногих, кто понимает, что такое музей, чувствует это на эмоциональном уровне. Обыватель у нас практически стопроцентно не понимает — да и не обыватель тоже. Музей для большинства — «привести детей, привести гостей, получить удовольствие», но вот того громадного духовного заряда, который есть в музее, даже и музейщики не все чувствуют. А Александр Николаевич считает, даже преувеличивая, на мой взгляд, что все происходящее в таком музее, как Эрмитаж, достойно того, чтобы это видели тысячи людей. У него одна из идей была создать такую телевизионную студию в Эрмитаже, которая 24 часа вещала бы — с заседаний, из залов… Ну, конечно, этот проект не получился, в частности потому, что тут бы у нас забастовка была… Александр Николаевич ценит всю ту ученую жизнь, то движение мысли и чувства, которое в музее происходит. На самом деле это совсем непросто понять.

Я где-то читал, что вы были очень удивлены, когда он выбрал именно Юбера Робера для своего фильма — вроде как вы советовали что-то другое, более известное.

Да нет, я не из тех людей, которые советуют великим художникам, как кино снимать. Другое дело, что я, конечно, не думал, что получится такой японский Робер. Сокуров, по существу, проложил мостик между своими японскими размышлениями и «Русским ковчегом». Но это Сокуров — у него никогда нельзя предугадать, что получится.

Там же вроде планировался какой-то цикл?

Была идея, что вслед за «Робером» пойдут еще какие-то аналогичные фильмы.

Сокурова или других режиссеров?

Сокурова[37]. «Робер» был первой попыткой сделать что-то такое необыкновенное, где Эрмитаж, эрмитажные коллекции играли бы особую роль. «Робер» был примером этого. Вышел, помоему, очень хороший фильм, но вот дальше Сокуров не стал развивать эту линию, и я думаю, что просто не получалось.

В «Робере» еще нет Эрмитажа как символа, как это будет потом в «Русском ковчеге».

Да, там еще нет, там Эрмитаж как коллекция. Но это его движение к искусству, как и его путешествие в Роттердам — «Элегия дороги», — это из той же линии. На самом деле он осваивает так музеи.

В «Элегии дороги» он немножко «оживляет» картины, «входит» в них.

Совсем немножко. Потому что одна из самых жутких вещей — это трюки, когда люди входят в картину. Это трюк развлекательный, он делается в разных музеях, в Диснейлендах — всюду. Это сейчас популярно и в видеоискусстве, но есть предел, до которого можно художественно «войти» в картину, — вот Александр Николаевич всегда знает предел. Они очень далеко, эти границы, но он точно знает, до чего можно дойти, а куда нельзя, хотя он преодолевает все обыденные барьеры. Так что здесь вот получился замечательный эстетский фильм. Потом мы несколько раз с ним обсуждали, что еще можно сделать, какие-то телевизионные передачи создавали, рассуждая о том, об этом…

Это тогда у вас была передача, в которой вы с ним стояли у окна и смотрели на Дворцовую площадь, разговаривая о ней?

Да, потом у нас была передача, где мы на ночной крыше с ним беседовали…

Когда вы с Сокуровым стали уже друзьями?

Ну, наверное, во время «Ковчега», потому что «Ковчег» был очень ярким моментом проверки отношений друг к другу. Доверие, которое мы оказали Александру Николаевичу и которое он оказал нам, показало, что для Эрмитажа и для меня он свой человек.

Когда Сокуров пришел к вам с идеей съемки «Русского ковчега», как вы отреагировали? Вам она понравилась?