Интонация. Александр Сокуров

Понравилась — неправильное слово. Он изложил схему, в которой самое главное было для меня как для директора — то, на сколько нужно закрывать Эрмитаж для таких съемок. Мы вообще в Эрмитаж киношников не пускаем. Пускаем тех, кто снимает об Эрмитаже — без игровых эпизодов, без актеров. Иногда пускаем ведущих. Эрмитаж — это особое место, и делать его декорацией для чего-то нельзя. Именно поэтому игровые фильмы мы здесь создавать не разрешаем, потому что все норовят использовать его как декорацию. Кино — это вранье, декорации надо строить, а здесь нечего делать, в частности потому, что музей должен работать, его нельзя закрывать на разные съемки. Так что сначала перед нами стоял главный вопрос, можем ли мы предоставить музей целиком для съемок такого фильма — то ли о музее, то ли о России, то ли о русской истории… Сама идея, сам сюжет особых вопросов не вызывали. Но надо было решить, можешь ты как администратор позволить такую вещь или нет. Я понимал все риски, потому что если бы что-то пошло не так, для меня это была бы серьезная проблема, мягко говоря. Но довольно быстро я решил, что позволим снимать, только посмотрим, как это будет делаться. Сразу нам сказали, что будет проявлено максимальное уважение к музею и съемки будут минимально отягчать жизнь музея. Сокурову я верил (другим киношникам не верю). И действительно так оно и было, и он даже уволил из своей группы нескольких человек, которых подозревал в том, что они могут быть непочтительны к музею. Ведь работа кино — она в принципе очень непочтительна к музею. Обычно считается, что если я снимаю тут кино, то вы все пошли отсюда вон. Кино создает свой мир, и этот мир навязывается. У Сокурова же все наоборот: работать так, чтобы не мешать музею, — и это очень важно, потому что возникает дух музея.

Что вас привлекло в идее «Русского ковчега», помимо того, что это был Сокуров?

Меня привлекло, что это история точно про музей. У музейщиков всегда есть такая мечта — населить музей людьми. Не теми, которые сейчас ходят, а теми, которые в нем жили. Но как сделать, чтобы он ожил благодаря людям, запущенным в него? Мне показалось, что это как раз то, что хочет сделать Сокуров.

^{Кадр из фильма Александра Сокурова «Русский ковчег»}

А как получилось, что он предложил вам сыграть в этом фильме?

В одном из разговоров он сказал, очень смущаясь, что «вот у меня есть еще один вопрос, за который вы, наверное, на меня обидитесь или рассердитесь», — и предложил сыграть самого себя в разговоре с отцом. Я, конечно, изобразил некую задумчивость, но большой проблемы в том, чтобы поговорить с собственным отцом в Эрмитаже, психологически у меня не было: я сижу в отцовском кабинете и в отцовском кресле, я с ним всегда разговариваю, и здесь никакой особой мистики нет. Это мистика Эрмитажа — мы тут общаемся со всеми поколениями. У нас нет приведений, но есть в стенах дух тех людей, которые здесь были, они за нами следят… Другое дело, что я никогда в жизни не был актером и играть я не могу. Но тут надо быть самим собой, и я подумал: почему бы не рискнуть?

Как он с вами работал? У вас были какие-то репетиции?

Было несколько репетиций, он слушал, никакой работы как с актером не было. Сказали, что вот такой текст надо произнести, я там немного поменял, и всё. Я же директор Эрмитажа, что хочу, то и делаю! (смеется)

^{Михаил Пиотровский (в центре) в фильме Александра Сокурова «Русский ковчег»}

За исключением этого момента вы как-то вмешивались в сценарий?

Были у нас разговоры про маркиза де Кюстина. Кюстин, в общем-то, личность мерзкая и критика его России мерзкая. И это тип личности такой, которые приезжают в Россию, на таможне русской их поливают грязью, потом они обижаются и пишут гадости. Типологически таких много. Поэтому сильно возвеличивать его не стоило. В фильме понятно, что это Кюстин, пару раз говорится «маркиз», но в итоге это все же такой, в общем-то, более нейтральный персонаж, чем изначально выглядело по сценариям и наметкам. И это очень хорошо получилось, потому что кто знает — тот понимает, но нет возвеличивания этого тонкого злопыхателя.

Был ли какой-то момент в подготовительном процессе, когда вы подумали: «Зря мы это затеяли, наверное, не получится»?