Интриги дядюшки Йивентрия

Блеклые обветренные домики, выкрашенные противной краской всех возможных оттенков, которые вероятнее всего встретить на раскисшем лице утопленника или на брюхе дохлой рыбины, смотрели на улицу маленькими оконцами, забранными древними занавесками. Они только усугубляли страдания изможденных путников, ведь даже в этих откровенно нищих хибарах было тепло, было сухо, было сытно. Мысль о том, что кто-то в данный момент сидит перед очагом и попивает что-нибудь горяченькое, вцепилась в сознание молодого вир Тонхлейна и безжалостно трепала его, как тот мордастый пестрый кот на подоконнике трепал кисточку на шторе. Наглая морда желтыми глазами смотрела на стучащую баллонами и скребущую чем-то по булыжникам машину без всякого сострадания, но со всем возможным презрением.

– Йойка на тебя нет, паразит мохнатый, – злобно прошипел Йозефик.

– Не любите котов, сударь? – осведомился млеющий от потрепанной роскоши «Клоперблох-Ажимо» Паскар.

– Не люблю задавак. Сидит там в тепле, зад свой у печки греет, а мы на улице спим. На холоде.

– Так ежели бы вы мышов ловили или еще какую пользу приносили, то, будьте спокойны, тоже тогда в тепле сидели.

– Паскар, а вы шутник, – рассмеялась Сьомирина. – Увы, но господин вир Тонхлейн совершенно не склонен к полезной деятельности.

– Это почему это? – возмутился Йозефик. Он был зол не на шутку. Кем-кем, а паразитом он себя никогда не считал. Паразитами были в большинстве своем окружающие.

– Ты, конечно, извини, но с момента нашего знакомства я ни разу не застала тебя за созидательной деятельностью. Как ни крути, а ведешь ты себя легкомысленно, как типичный богатенький наследничек.

– Вот это заявление! И главное, от кого! Хотя вынужден согласиться, спасение вашей шкуры в картофельном мешке, о трудолюбивая госпожа Похлада, было в высшей степени эгоистичным и легкомысленным поступком.

В машине повисло напряженное молчание. Паскар неловко ерзал на растрепанном сиденье и страстно хотел оказаться подальше от всех этих семейных разборок. Каким органом он учуял, что это семейный конфликт, рыбак, хоть убейте, сказать не мог.

– Можешь мне этим «подвигом» в лицо не тыкать. Я уже сполна за него рассчиталась, мелочная ты душонка! Знал бы ты, как я тебя…

– Не надо, сударыня, – неожиданно вмешался Паскар, – негоже такой красавице такими словами бросаться. Это в вас усталость говорит. Сейчас определим вас на постой, покормим от души – и все ваши обиды уползут обратно.

– Куда обратно? – удивилась Сьомирина.

– В ту берлогу, откуда они вылезли. Не могут же они просто уйти. Просто уходят они только у этих – у пристукнутых. Есть тут у нас в Ацедьё один такой. Марл Ужу зовут. Так вот ему мачтой по голове как-то раз трахнуло. С тех пор под себя ходит и обид не помнит. Обиды, они такие: завсегда упомнишь, ежели заняться нечем, а Марл-то постоянно под себя ходит – тоже дело. Вот, сударь, туда ехайте. Там вас и пристроим.

Йозефик свернул к дому, на который указывал рыбак. Он был несколько выбит из колеи философскими разглагольствованиями Паскара. Внутри заворочались нехорошие воспоминания, порождая плохие предчувствия и подозрения. В прошлый раз, когда кто-то делился с Йозефиком своими взглядами на природу бытия, он чуть было свое бытие по вине мыслителя и не закончил.

– Скажи, Паскар, у тебя баронов в роду не было? Зеленых, например.

– Нет, сударь, моя мать – честная женщина.

– А таксистов или летчиков? – не унимался Йозефик.

– Перестань параноить, Йозефик, – неожиданно мягко сказала Сьомирина. Молодой человек готов был поклясться, что уловил в ее голосе виноватые нотки. По-видимому, слова простоватого рыбака оказали на нее благотворное действие. Неожиданно Йозефик почувствовал благодарность к Паскару, которая согрела его изнутри, как глоток горячего сладкого чая.

– Жаль из такой красоты вылезать, – смущенно сказал Паскар, – но коли приехали, так что же у порога мерзнуть? Или желаете еще денек на открытом воздухе провести?

По его открытому лицу расползлась лукавая улыбка.

– Нет уж, дорогой Паскар. Пристройте нас поскорее. Да так, чтобы было потеплее. Я за горячую ванну руку готова отдать.

– Боюсь, вдова Гренн продуктами плату не принимает.

Йозефик довольно хрюкнул. Шутка пришлась ему по вкусу.

– Ну что ж, выгружаемся, – сказал он и, поскрипывая задеревеневшей спиной, вылез из машины.

– Эх, жаль из такой красоты вылезать, – снова пожаловался рыбак, но все же вылез и огласил улицу плеском воды в сапогах.

Улица полнилась запахами всевозможных рыбных оттенков, от которых никуда было не деться в рыбацком поселке, и горящего угля. Еще пахло стылым соленым морем. Сьомирина съежилась, постаралась поглубже залезть в поднятый воротник и с надеждой посмотрела на бледно-зеленый дом, выгодно отличающийся от соседних всепроникающей заботой и аккуратностью. Краска, несмотря на свой паскудный цвет, нигде не шелушилась, крыльцо было чисто выметено, а перед домом цвели розы – единственные розы в Ацедьё. Таких глубоко-бордовых роз девушка еще не видела. Бархатистые бутоны источали благородство в чистом виде.