Интриги дядюшки Йивентрия

Не смотрите на меня как на полоумную. Сама прекрасно знаю, что такое газета и зачем она нужна, а господин Китс придерживается своего мнения. Я уже говорила, что его газетная лавка лучшая в мире? Чуть не забыла, северо-западный угол пересечения Второй Береговой линии и Южного спуска. Единственное витражное стекло в Ацедьё – так что не перепутаете. Часы работы не ограничены для заинтересованных клиентов. Без обеда и выходных для них же.

– Вы это на правах рекламы сказали, госпожа Гренн? – улыбнулась Сьомирина.

– Невероятно глупо себя чувствую, но жить-то как-то надо. Тяжело одной-то. Вы не подумайте, я не жалуюсь. Да и справляюсь вроде, только приходится всем своим гостям, ни в чем не повинным, эту ерунду рассказывать. Такой уж у меня договор с беднягой Китсом. Он надеется, что это привлечет множество покупателей и позволит открыть филиалы его галереи во всех концах света. Вам младшенький Фыч рассказывал про Марла Ужу, которого мачтой по голове отоварило?

Девушка утвердительно кивнула.

– С Китсом так же было. Только наоборот. И не мачта то была, а стрела крана возле консервной комбинаты.

– «Так же, но наоборот» – это как? – наморщил лоб Йозефик.

– Пирог ешьте. Со стариной Китсом вот как получилось: он как по голове получил, так сразу такой понятливый стал. Что ни прочтет – вмиг запомнит, что ни увидит – запомнит, кто что ни ляпнет – догадываетесь уже. Только вот ума-то у него не прибавилось, а прибавить, я вам скажу, немало стоило бы. Он ведь молодой тогда был. Бегал газеты разносить по утрам, а потом весь день на площади их продавал. Любил свою работу страшно. Хлебом не корми, дай поорать во всю глотку, что там в новом выпуске понаписали. Те, кто похитрее или поприжимистее, у него газеты вообще не покупали. Сидели и слушали, что он там выкрикивает. Как сейчас помню, стоит на площади и орет: «Кровавое убийство на консервной комбинате! Загадочный убийца не оставил следов! Террор в Ацедьё! Спешите приобрести свежий номер, узнайте все кровавые подробности. Всего пять монет!» Подходит к нему покупатель и говорит: «Давай-ка газету, пацан», а он отвечает: «Пожалуйста, господин. Хорошего дня». «Ну-ка и мне дай».

Вдова меняла голоса и строила гримасы, разыгрывая маленький спектакль сомнительной художественной ценности. Йозефик и Сьомирина переглянулись. Он пожал плечами и начал резать пирог. Он вдоволь насмотрелся всяких странностей за это лето, поэтому ничего особо выдающегося в поведении вдовы для него не было. Иногда всем хочется поговорить. Он положил всем по куску пирога.

Вдова закончила реконструкцию событий, произошедших на центральной площади. Это была захватывающая история о том, как один сударь приобрел у молодого Китса целых три вчерашние газеты зараз. Это событие и подтолкнуло молодого человека на скользкую дорожку торговли древними газетами, а сударя того обеспечило оберточной бумагой для рыбы. Вдова заметила, что ее чашка и тарелка полны. Она со смущением приняла ухаживания, и на ее щеках появился легкий румянец.

– Я по природе своей очень болтлива, – призналась она, стыдливо поглядывая на молодых людей над чашкой. – Что уж там, не очень, а прямо-таки страшно болтлива. Вселенско-катастрофически болтлива. Пока вы обедали, я терпела как могла, а теперь уж все – прорвало. Ох, дорогие, теперь уж меня не заткнуть.

Как бы подчеркивая сказанное, она сделала глоток чая без всякого ущерба для работы речевого аппарата, который продолжал утолять ее женские потребности в общении.

– Пришлось научиться, чтобы не упускать ни мгновения беседы, – пояснила она. – Вот честное слово, кабы в Ацедьё водица была потеплее, как в Пор-зи-Уне, например… О милый Пор-зи-Ун, окурок юности моей. Так скучаю по его зеленым черепичным крышам, апельсиновому солнцу, белым скалам, аромату южных цветов. В Пор-зи-Уне даже чайки мелодичнее орут… То побилась бы об заклад, что и под водой смогу говорить.

– Бедный ваш муж. Кажется, я понимаю, от чего он умер, – пошутил Йозефик, но по лицу Сьомирины с застывшим выражением «ты-что-окарасел-бешеная-обезьяна?» понял, что был бестактен.

– О, молодой человек, будет вам краснеть. Вы же не со зла и даже близко к правде не попали, так что я не в обиде. Муж-то мой был глух как пень. Что-то он, конечно, слышал, но только если очень поднапрячься. Вот поэтому мы с ним ни разу не поссорились. Такой вот вам секрет семейного счастья: либо не нести ерунду, либо ее не слышать. Душа в душу мы с господином Гренн жили, пока он собственной персоной не соизволил скончаться в процессе, можно сказать, измены.

Сьомирина крайне удивилась. По ее личному мнению, таким женщинам не изменяли. Разве что полные кретины. Но ведь таким женщинам не нравятся полные кретины. Сьомирина очень постаралась, но не смогла представить молодую вдову Гренн держащей под ручку кретина-изменника.