(Интро)миссия

Я схватил автомат и поспешил в свой стан. Неужели я так похож на педика, что все хотят меня отыметь? Завтра непременно посмотрюсь в зеркало, причем как можно объективнее. Если это удастся, конечно.

Я не знал, чем закончил ефрейтор. Судя по тому, что с ответным визитом не пожаловал, он всё-таки закончил хорошо. И без кина. Я разлегся на запасной палатке. Звезды кружились, меня клонило к незапланированному „риголетто“. Пришлось подняться. Сел. И тут воспаленная фантазия заработала в более привычном ключе. Раздается хруст веток, кто-то идет… Включаю фонарик. Тусклый свет высвечивает лицо ефрейтора. Он без „Возьми меня“ склоняется надо мной и просто насаживает на свой кол. И скользит по гландам, подгоняемый обильным моим слюновыделением. Потом разворачивает и имеет прямо на холодной земле. Когда он достигает конца, разряжаюсь и я. Не выпуская из рук игрушку, привстаю и сажусь на корточки. Подо мной невидимая огромная ефрейторская елда. Я, прям как Баба Яга, начинаю вращаться вокруг своей оси и кончаю по второй. Фу, здорово! Лучше так, чем по-настоящему. Ефрейторы — они народ противный: сегодня трахнут, а назавтра перед нашим станом очередь „химическая“ выстроится… Темноты я больше не боялся и вскоре уснул. Разбудил шум подъезжающей машины с Мойдодыром. Стараясь не дышать на него, отрапортовал. Мою пьяную рожу командир принял за заспанную и слегка пожурил за то, что сплю на посту.

А потом был кросс… Совершенно случайно, перед тем, как сдать начальнику штаба автомат, я протирал его и увидел, что оружие, собственно, не мое. На моем автомате последними тремя цифрами были три шестерки (поэтому, наверно, он лучше всех и стрелял). И я рванул к ефрейтору. А тот, на мою беду, автомат уже сдал. Я струхнул — дело-то подсудное! Еле уговорил попросить его начальника штаба поменяться. О ночных дрочилках не вспомнили, но было видно, что ефрейтор остался неудовлетворенным. Ну и хрен с ним! Больше всего в тот момент меня занимало вверенное мне оружие. Я принес его своему НШ, тот покосился удивленно, но автомат забрал.

Под вечер объявили тусовку закрытой. Наша часть была отмечена в числе лучших вместе с химиками, которых похвалили за отличную организацию питания. Над парадоксом этим смеяться сил не было: половину дня я помогал сворачивать шатры. Устал, как собака. Впрочем, как и все. Офицеры упросили Мойдодыра заехать на пляж в нескольких километрах от моста, по которому колонны Вооруженных сил СССР следовали в пункты постоянной дислокации.

Речка называлась Ясельдой, и никто не мог вразумительно объяснить, как это переводится с белорусского. Говорили, что не переводится никак, да и не белорусский это вовсе. И куда впадает, никто не знал. Отсутствие знаний о местных достопримечательностях не мешало мне с разбегу броситься в теплую нежную воду. Чуть башкой дно не задел. Так за одни учения я дважды мог лишиться головы. И не удивительно мне было после этого, что в стране такая большая смертность солдат на учениях. Гибли, как правило, по своей глупости. Меня бог миловал. Вояки, отмывшиеся после тяжелых баталий с условным противником, вновь сидели в связной морилке, ожидая счастливого прибытия в родной город. Когда показались его огни, я несказанно обрадовался. И этот город стал моим… Пусть на время, но я очень ждал возвращения туда…

Меня ожидало послание от Ёжика. Эта зараза дождалась-таки досрочного дембеля! Студентов действительно начали увольнять раньше сроков, и Ёж писал уже из дома. Издевался, разумеется. Желал счастливо оттоптать сапоги до последнего положенного дня. Спрашивал, какие у меня в части мальчики. Я написал, что хорошие, лучше, чем были в Минске. Переписка наша постепенно заглохла. Быть может, по моей вине. Тем для нее не осталось. А о том, чего страшно хотелось, написать было нельзя. Несколько раз он звонил из дома, был более серьезен, чем в письмах. Ему просто хотелось почувствовать себя свободным — от армии и от меня. На одном конце трубки был я, солдат Советской армии, на другом — он, без пяти минут студент, который всеми силами пытался показать, что армию он быстро забыл. Мне было скучно разговаривать с ним. В очередной раз, когда меня подзывали к телефону, я шел с надеждой, что это не он. Но вновь слышал в трубке знакомый голос и опять не мог заснуть всю ночь. Ёжик впился в меня всеми своими иголками так сильно, что вытащить их я не мог. И они нарывали, просачиваясь глубже…

Бильярдные сражения, чуть ли не чемпионат города, который я устроил в выходные, только усилили депрессию. Я даже трахаться перестал. В кафе ходил один, по дороге заруливая в другое, где разливали коньяк. Допинга хватало на то, чтобы пережить послеобеденный развод. Мне стало ясно, что нужна смена обстановки. А это означало только одно — госпиталь…