Интуицио

– Система пожаротушения не справилась с запахом двух океанских ванн. От тебя несет йодом и водорослями.

Я не смог удержаться от улыбки.

– Мы знакомы всего неделю, а ты уже разговариваешь со мной, как будто мы женаты десять лет.

– А ты ведешь себя так, будто женат на мне лет двадцать!

Я залез под душ, потом натянул старые джинсы и свитер, и уже через час мы уплетали сэндвичи на маленькой уединенной лужайке в Грейт-Хилл, на севере парка. Со всех сторон нас окружали деревья, так что было совершенно невозможно поверить, что мы в центре огромного города.

Мы старались говорить только о легких и приятных вещах, желая лишь одного – хорошо провести время, наслаждаясь лучами весеннего, столь долгожданного солнца.

Но в какой-то момент каждый из нас осознал, что это было неизбежно: мы должны снять напряжение последних дней, и самым эффективным было выложить все без остатка, только тогда мы сможем перевернуть эту страницу и жить дальше.

Так что мы прокрутили с самого начала всю ленту событий, с момента нашей первой встречи. Мы поговорили о Гленне, который присоединился к нам накануне на площади у подножия небоскреба. Мы отошли подальше от толпы, и он рассказал нам о встрече с Николасом и обо всем, что он узнал прежде в ходе расследования, о том, что финансовые компании несут ответственность за проблемы с экологией. Он также поведал о том, что сам накануне вечером объявил Кантору: мол, ситуация под контролем и башня не упадет. То, что я принял за рисовку перед лицом смерти, таким образом, было всего лишь игрой. Полиция пустилась на его поиски, но Кантор покинул здание, воспользовавшись всеобщей паникой. Гленн думал, что тот будет объявлен в международный розыск, хотя неизвестно, к чему это приведет. При этом Гленн был более чем когда-либо настроен вершить правосудие и готов был преследовать Кантора хоть на краю света.

– Во всяком случае, – закончил я, – мне не пришлось умереть на черной скале. Либо мой роман не был предвидением, либо мне удалось повлиять на свое будущее.

Анна долго рассказывала мне об отце, об их совместной работе, о его тревожных думах о будущем, которые стали отправной точкой всех этих событий. Мы делились своими мыслями о случившемся, идеями и чувствами.

Вдруг мы услышали звон, донесшийся до нас из города; колокол на соборе Иоанна Богослова пробил час дня.

Мое сердце екнуло. Я совершенно забыл о передаче.

– Опра! У меня же Опра через полчаса!

Я бросился к мобильному телефону.

Сообщения следовали одно за другим, все от ее ассистентки.

– Вот черт! Звук был отключен, я ничего не слышал!

– Что будешь делать?

– Рвану туда.

– Это далеко?

– Возле Таймс-сквер.

– Но… пожалуй, тебе стоит переодеться, – сказала Анна, скептически посмотрев на мои старые джинсы и потрепанный свитер.

Действительно… мой наряд выглядел весьма печально.

– Ладно, ничего не поделаешь. У меня нет времени, пойду как есть!

Мы свернули наш пикник и двинулись в путь. По дороге я позвонил ассистентке и подтвердил, что все в порядке, я буду на месте в условленное время, примерно.

– Примерно? Но это прямой эфир! – напомнила мне она непримиримым тоном.

Я отключился, и мы прибавили шаг.

– А… как же твой страх перед камерами? – спросила Анна.

Странным образом я его не чувствовал, он куда-то испарился.

– Все будет в порядке. Думаю, мне все-таки удалось принять свои недостатки. Видимо, я наконец понял, что они есть у всех…

И, видя, что она улыбнулась, я добавил:

– Кроме Барри Кантора, разумеется!

Мы успели в последний момент. Мне пришлось пройти через сеанс экспресс-макияжа, затем меня снабдили крошечным микрофоном, и вот я уже на площадке, тепло принятый Опрой, несмотря на позднее прибытие.

Меня усадили в кресло. Опра села напротив. Быстрая проверка звука, и в ожидании эфира нам показали последние новости. Это было сообщение, предшествующее нашей передаче: «Департамент юстиции приказал освободить арестованного по ошибке мужчину по делу о поджогах зданий. Кстати, местонахождение Барри Кантора, советника президента, которого, напоминаем, подозревают в соучастии в политическом убийстве в прошлом году, остается неизвестным. В последний раз его видели вчера вечером в здании небоскреба „Блэкстоун“ в Нью-Йорке незадолго до пожара в соседней башне…»

Затем диктор объявил о начале нашей передачи, потом пошел рекламный блок.

– Внимание, – раздался из динамиков голос главного режиссера, – эфир через пять секунд, три, два, один, тишина: заставка!

Помещение наполнила музыка. В одном из углов комнаты, на уровне пола, небольшой экран показывал данные по аудитории: чуть больше двадцати двух миллионов телезрителей.

Двадцать два миллиона…

Я насчитал восемь камер, одна из них небольшая, автоматическая, которая перемещалась прямо передо мной по рельсам.

Конечно, я чувствовал себя взволнованным при мысли о том, что мне придется держать слово перед таким количеством людей, но я сказал себе, что это такие же люди, как я сам, со всеми их слабостями и несовершенствами. Я был всего лишь человеческим существом среди других человеческих существ, и никем больше.