Иные чувства, иные миры

Всё это мы в какой-то степени можем видеть по тому, как работает наш собственный мозг. Но даже в этом мы должны проявлять осторожность. Например, обезьяны, которых тестируют в лабораториях, демонстрируют огромные резервы интеллекта и способностей, которые им никогда не пришлось бы использовать в своей естественной среде обитания. Они также продемонстрировали удивительную приспособляемость, когда учёные в ходе экспериментов перенесли их в другие естественные среды обитания, сильно отличающиеся от их собственной.

В ходе одного из таких экспериментов наблюдатели вывезли пятерых шимпанзе на необитаемый остров на озере на северо-западе России — в местность, которую они описывали как «холодные джунгли». Хотя ночные температуры там часто снижались до 10 градусов выше нуля, наблюдатели сообщали, что они адаптировались настолько хорошо, что «с таким же успехом могли бы вернуться домой, в Африку». Они соорудили уютные укрытия из веток, похожие на кресла и гамаки, сообщил Леонид Фирсов, директор центра антропоидов Института физиологии им. И. П. Павлова Академии наук СССР в Ленинграде. Температура в «постелях», согретых их телами, доходила примерно до 97°F. Они обнаружили, что половина из 180 видов растений оказалась съедобной, и питались листьями, семенами, грибами, муравьями и стрекозами. И что ещё более замечательно, эксперименты показали, что шимпанзе умело использовали палки, ветки и камни в качестве рабочих инструментов, и что у них была богатая ассоциативная память.

Человекообразная обезьяна никогда не могла бы знать, какие из её собственных возможностей окажутся полезными и будут экспоненциально развиваться в более высокоразвитую форму. Точно так же мы сами вряд ли можем знать, при каких обстоятельствах появится на свет новый мозг, обладающий более широкими возможностями, и каким целям он в итоге послужит. Мы можем лишь осознавать огромный резервный потенциал, который заложен в нас, и строить предположения о направлении его развития.

Мы принимаем как аксиому, что орган редко развивается и никогда не сохраняется, если функция, для выполнения которой он может использоваться, отсутствует или не очевидна. На данный момент мы знаем, что орган будет выполнять какую-то функцию, которую он способен выполнять, и что его использование улучшит его работу. Вообще, эта резервная способность, которая словно дремлет у некоторых видов до тех пор, пока окружающая среда не задействует её потенциал, получила у антропологов название преадаптации. В линии приматов именно дремлющий потенциал обезьяньего мозга позволил осуществиться эволюции человека.

Тем не менее, поскольку нам нравится строить предположения, мы можем справедливо предположить, что, возможно, некоторые из экстремальных интеллектуальных достижений, которые наблюдаются у людей в настоящее время, у нашего вида-потомка могут, в свою очередь, достичь своего апофеоза. То, что сейчас кажется нам довольно бесполезным пристрастием, допустим, к философии или так называемой «чистой науке», для них в итоге может оказаться основой совершенно нового образа жизни, и в этом контексте они вполне могут воспринимать это явление как преадаптацию. Таким образом, человек-гений наших дней может оказаться авангардом или воплощением преадаптации, которая уже сейчас прокладывает путь к будущему Homo neocorticus. Среди представителей этого будущего вида тот уровень умственной активности, который в настоящее время мы считаем наивысшим и даже нецелесообразным, будет совершенно обычным явлением.

В этом контексте небезынтересно отметить, что и в наше время существует культурная практика, которая, безусловно, должна демонстрировать эффект усиления за счёт полового отбора тех тенденций, которые мы считаем обусловленными естественным отбором. Этой практикой является всеобщее образование и его распространение среди всё большего числа молодых людей, которые продолжают своё общее образование в школе и далее поступают в университеты, передовые центры технической подготовки и другие высшие учебные заведения.