– Временно, Шмульке, временно. Наполеон вообще взял Москву, а потом русские казаки поили своих коней в Сене. Вы, немцы, забыли завет своего великого канцлера Бисмарка, который завещал никогда не идти войной на Россию. У нас, у русских, есть такая пословица; "русские долго запрягают, да бысто едут". Пока мы ещё запрягаем, Шмульке. Мы ещё и не начинали воевать по настоящему. Кстати, хотите пари, Ганс?
– Пари? – удивился фельдфебель.
– Да, пари. Я обещаю вам, что пройдёт не так и много времени и я буду пить пиво в Берлине на Александер-платц, а весь город будет украшен красными флагами и портретами Сталина.
– Это смелое заявление, герр гауптман, – покачал головой Шмульке, – И что вы ставите?
– Да всё, что угодно. Я всё равно выиграю. А что ставите вы, Ганс?
– Да я даже и не знаю, – пожал он плечами, – До войны я был простым сапожником, поэтому денег поставить не могу.
– О! У меня идея! Вы в случае своего проигрыша сошьёте мне хорошие штиблеты, – я хлопнул его по плечу.
Шмульке недоверчиво хмыкнул, но скосил взгляд на мои ноги, словно снимая мерку. Ещё с минуту постояли с ним молча, глядя на слаженную работу наших подчинённых. Потом он вдруг заговорил.
– Вы вот говорили о Гитлере, а ведь наши дети только при нём смогли, наконец-то, хоть иногда досыта поесть. Вы не представляете, что творилось у нас в Германии, как взвинчивали цены на всё эти евреи, эти жиды-спекулянты. Я никогда не был наци, более того, я раньше голосовал за Тельмана и коммунистов. Я не знаю, как было бы при них, но сейчас в магазинах есть и сыр и масло и колбасы.
– А разве вы всё это произвели сами, Ганс? Нет, вы ограбили другие страны и, поверьте, любви это к вам с их стороны не добавило. Придёт время и они взыщут с вас долги с огромными процентами. Вы мне симпатичны, поэтому дам вам один совет; если у вас в Германии есть родные и они живут в городе, по убедите их уехать подальше в сельскую местность. Боюсь скоро в немецких городах будет очень неуютно. А что касается жидов, то я вас удивлю; я их тоже не люблю. Я с большим уважением отношусь к евреям и крайне отрицательно к жидам. Удивлены?
– Я не совсем вас понимаю, герр гауптман. А разве жиды и евреи это не одно и тоже?
– Уверяю вас, нет. Евреи это довольно трудолюбивый народ, который научился обустраивать свою жизнь в любых условиях, не мешая при этом другим, а жид понятие интернациональное. Я встречал жидов и среди евреев и среди русских и среди американцев с англичанами и, даже, среди стопроцентных немцев. Так что не надо грести всех под одну гребёнку. Кстати и у вас ваши вожди преспокойно закрывают глаза на еврейское происхождение, если от этого есть польза.
– Что с нами будет? – после небольшой паузы спросил Шмульке.
– Ничего. Я дал вам слово и я его сдержу. Сегодня вас отвезут в лагерь, где содержались наши пленные, и там закроют вместе с остальными. Потом можете сказать, что вас и здесь держали взаперти, если ваши люди не проболтаются, что помогали нам. Вы как, уверены в своих подчинённых?
– Я переговорю с ними. Так то я в них уверен, но есть двое, которые точно не смолчат. Они наци и расскажут всё как было, – он вздохнул.
– Это не проблема. Просто укажите нам на них и вы их больше не увидите. А теперь прощайте, Ганс. Желаю вам выжить в этой войне. И запомните, в тот день, когда вы услышите из уст Геббельса о вундерваффе и о том, что всё решится за пять минут до полуночи, знайте, Германия войну проиграла. А теперь идите и переговорите со своими людьми, – я повернулся и пошёл на выход, оставив позади стоящего в глубокой задумчивости фельдфебеля.
Проходя мимо санитарного автомобиля увидел картину, от которой можно было умилиться. На скамеечке в тени машины сидели, чуть слышно о чем-то переговариваясь, Домнин и Вейдель, а на руках у Натальи мирно посапывала Оксана. Прямо семейная идиллия. Мешать не стал и тихо прошёл мимо.
Вот всё-таки не военный я человек и ничего с этим не поделаешь. Нет, я смогу командовать, если будет человек десять, но когда почти полторы тысячи, это точно не по мне. И хорошо ещё помощники толковые подобрались. План операции по захвату либо уничтожению вражеской техники, находящейся на платформах на ответвлении железнодорожного пути, был разработан в кратчайшие сроки. Профессиональные военные расписали график и порядок движения, район сосредоточения и тыловое прикрытие. Всё это было подробно изложено в письменном виде и подшито в журнал боевых действий. Ну и мне на подпись предоставлено, куда же без этого. Я когда увидел этот гросс-бух с выполненной каллиграфическим почерком надписью "Журнал боевых действий отряда специального назначения "Шершень"", то едва не выпал в осадок. Вот так без меня меня женили. В штабе, кстати, теперь и писарь свой имелся.
Ближе к вечеру немцев, во главе с Шмульке, увезли в лагерь. Двоих, на которых он указал, отвели за ангары и там расстреляли. Народ ужинал, проверял оружие, дозаправлял технику и готовился к раннему подъёму. Выходить решили в 4 часа утра, чтобы на рассвете нанести удар по противнику.