Инженер страны Советов

– Сделаю всё возможное и невозможное, Коба, – Берия поднял глаза на Сталина, – Что его жене сказать?

– Сделай, Лаврентий. А супруге Михаила скажи всё как есть. Она женщина умная, несмотря на молодость, так что поймёт. И скажи, что мы делаем всё, чтобы найти его и доставить в Москву.

Интерлюдия. 20 июня 1941 года. Квартира Шершнёвых.

Когда пять дней назад Михаил вечером не приехал домой, Таня вначале не придала этому значения. Муж часто задерживался на работе или вовсе внезапно улетал в командировку на какой-нибуть завод. Однако именно в тот самый вечер он был особенно нужен ей. Она хотела поделиться с ним радостной новостью, что, кажется, у них наконец-то будет ребёнок. Всё это ещё не точно, но все признаки говорят об этом. Ближе к вечеру вдруг сильно заболела голова, а сердце сжалось от непонятной тревоги. Михаил так и не позвонил домой, как обычно делал, уезжая куда-либо и не предупредил, что его не будет дома. Брат Колька тоже, как назло, недавно съехал с их квартиры и теперь живёт в общежитии. Так и металась Таня одна в пустой квартире эти несколько дней. Один лишь раз приехал Николай, весь мрачный и задумчивый. Отвечал невпопад на вопросы, сказал лишь, что Миша уехал далеко и, возможно, надолго. Успокоил называется. То же мне, брат. От его слов стало ещё более тревожно. Она прекрасно помнила из рассказов мужа, что должно начаться в ближайшие дни. И вот сегодня, когда ей в больнице точно сказали, что она беременна, приехал не кто нибуть, а сам товарищ Берия. Сердце на миг замерло, а в груди разлился могильный холод.

– Ты, калишвили[63], только не волнуйся. В твоём положении волноваться никак нельзя (уже доложили, – подумала Таня). Михаил пропал, – от этих слов у неё внезапно закружилась голова и она упала бы, если бы её не подхватил Лаврентий Павлович и не усадил на диван.

– Все факты говорят, что его похитили немцы, – продолжил он после того, как налил ей воды из стоящего рядом сифона, – Но самолёт, на котором, как мы думаем, его вывезли, до их территории не долетел. Мы отправили по предполагаемому маршруту авиаразведку и поисковые группы, так что, думаю, в ближайшее время мы его найдём и вернём домой. Ты, главное, не теряй надежды. Береги себя и ребёнка. А мы тебе поможем всем, чем сможем.

Берия ещё долго что-то говорил, но она плохо понимала что именно. Отвечала невпопад и лишь кивала головой. В тот же вечер у них в квартире появилась молодая женщина, которая назвалась Марией и которую прислал Лаврентий Павлович приглядывать за Татьяной и помогать по хозяйству. Она была, судя по разговору, достаточно образованная, как потом оказалось тоже медик, тактичная и внимательная. Через пару дней они сдружились и стало чуточку полегче, если можно так сказать, учитывая, что началась война. Однако Таня успокоилась. Она почему-то была уверена, что Миша жив и вернётся домой.

Сознание плавало в каком-то вязком и зыбком тумане. Изредка я чувствовал какие-то прикосновения, иногда в рот начинала течь жидкость и я её судорожно глотал. Но вот кто я и, главное, где я, вспомнить никак не мог. Малейшее напряжение мысли отзывалось обжигающей болью. При чём болело не где-то конкретно, а…везде. Боль была во мне, боль была вокруг меня. Сам окружающий меня туман, казалось, состоял из этой боли. Сколько я провёл времени в таком состоянии я не помнил. Наверное вечность. Наконец где то в глубие сознания забрезжила слабенькая мысль. Какая? Не знаю, но я потянулся к этой мысли и она стала чётче, а с ней стали чётче воспоминания. Я – Михаил Шершнёв. Родился в 1970ом году, живу и работаю в Москве и сейчас идёт 1941ый год, несколько дней до начала войны. Меня похитили немцы и попытались вывезти на самолёте в Германию. Самолёт упал и я потерял сознание. И где я сейчас нахожусь непонятно.

В голове что-то щёлкнуло, будто включили рубильник и я начал ощущать окружающую меня действительность, но вида, что очнулся, решил пока не подавать. Нужно для начала выяснить обстановку. Совсем рядом слышались чьи-то приглушенные голоса. Я напряг слух, но распознать речь не смог. Просто сплошное какое-то "бу-бу-бу-бу". Ладно, буду лежать и ждать, как в том анекдоте про Штирлица[64], на каком языке заговорят со мной рядом.

Однако рядом со мной не заговорили, а тихонечко запели. Тихий приятный девичий и совершенно не знакомый голосок что-то тихо-тихо напевал, при чём на русском языке. А у меня защемило сердце. Танюшка! Я собрался с силами и, открыв глаза, попытался повернуть голову и посмотреть на певунью. От совершенно незаметного движения всё тело пронзила острая боль, заставившая меня застонать. Пение тут же прекратилось и надо мной склонилась незнакомая девушка с огненно рыжими волосами. И хотя в помещении где я лежал было не так уж и светло, но казалось, что эти волосы освещают всё вокруг. И взгляд у девушки был любопытно-встревоженный, как у лисички. От этой мысли у меня губы непроизвольно дрогнули в улыбке.