Когда Мария опомнилась и подняла заплаканное лицо, тишина в доме оглушила ее. Она посмотрела на стену, где были часы, — маятник висел неподвижно. Окно забито тьмой, гремел трамвай, проносясь мимо, и где-то ревели пароходы, — город продолжал жить. Лампа коптила, мигая длинным языком пламени, раскрытая книга лежала на полу. Олейникова потянулась к ней рукой, — и тут услышала чуть знакомый мужской смертельно испугавший ее голос:
— Ничего, лежите… я подниму…
И прежде, чем она успела вскрикнуть от испуга, Иван Забава поднял книгу и положил на табуретку… Что ему нужно здесь? Когда он успел войти?..
Он сидел на ее постели, у самых ног, и вот, нагнувшись к ней, заговорил тихо:
— Простите… Я не мог не придти… я был в той комнате и — все слышал…
— Уйдите!.. сейчас же уходите! — рванулась она с постели. — Как смели вы сюда?
Но парикмахер не тронулся с места и с каким-то тяжелым любопытством оглядывал ее.
— Не бойтесь: я вам ничего плохого не сделаю… и даже, если хотите, никому в обиду не дам… Кто вас заставил плакать?
— Уйдите, говорю вам! — Защищаясь, она метнулась в угол и, надернув на себя до шеи одеяло, прижалась к стене.
Он будто не слышал и продолжал свое:
— Не будем ссориться… Я могу защитить вас… человек я сильный, могу ночью любым лесом пройти, переплыть любую реку.
Он положил ногу на ногу, и тут Мария увидела, что он обут не в сапоги, а в валяные хозяйкины туфли. И побледнела. Боясь пошевельнуться, она ждала нападения и не знала, как предотвратить беду. А парикмахер, быстро взглянув на часы, неторопливо закурил папиросу:
— Вы, наверно, думаете: «Кто дорог — тот обманул, а кто не нужен, тот предлагает дружбу». Бывает… Народ — черствый, а город — чужой, раздавит и выбросит. Это я понимаю — и потому пришел.
— Мне не нужна ваша помощь, — сказала она гневно.
Свое горе, замысел Фаины и наглые притязания этого скуластого человека ожесточили ее. Теперь уже ничто не страшно было ей: «Котомку с нищего не снимут!»
Она отбросила одеяло, встала с постели и, не опасаясь того, что он не пропустит ее мимо себя и схватит, быстро прошла к окну. Она все еще следила за каждым его движением, готовая не подпустить к себе ни на шаг ближе, но уже чувствовала, что не боится его.
Иван Забава встал тоже и кивнул на растворенное окно:
— Если вы хотите скандала, — то пожалуйста. Обожаю всякую драку!..
Он был выше Марии на целую голову, сильнее впятеро, и дал ей понять это, выпрямившись и сделав к ней шаг. На левом глазу у него запрыгал живчик. Улыбнувшись, он поднял руки и, перебирая по пальцам, перечислял:
— Милиции не боюсь, уголрозыск любовными делами не интересуется, а начальники наши уже спят на мягких постельках — им не до этого… И потому напрасно кипятитесь… Лучше закончим миром… Вам же лучше.
С протянутой рукой он стоял перед ней и ждал, немного прищурив левый глаз.
— Идите домой… вымойте руку сперва, — сказала Мария бесстрашно. — Где вы научились такой наглости?..
Парикмахер смолчал и ни одним мускулом сухого желтого лица не выдал своего удивления, словно готов был к любой перемене.
— Душа-то у вас с червоточинкой: ни женской ласки в ней, ничего, а один только пустой крик, хотя на вас не нападают… Впрочем, каждый хромает на свою ногу и всякий кряхтя живет.
— А сколько вы платите Фаине за сводничество? — с открытой издевкой спросила она, вымещая ему за все и не опасаясь последствий.
— Не задавайте, барышня, таких вопросов, иначе получите примерно такой ответ: Фаиной пользуются бесплатно!..
Но Олейникова не отступалась, чутьем определив какую-то слабую струнку Ивана, и почувствовала наконец свою силу и перевес над ним:
— Вас давно искалечили?
— Раньше, чем вас, — мрачно ответил он и, вызывающе взглянув, засмеялся: — Спрашивайте дальше…
— Вы не стоите того, чтобы интересоваться вами даже с этой стороны… Надеюсь, вы теперь уйдете?.. Туфли опять отдайте Фаине, наденьте свои сапоги — и ступайте, откуда пришли. Напрасно трудились… Кстати, сколько времени? — спросила она, поджидая Настю.
— На моих часах… полночь… Но мы еще увидимся. — И, кажется, грозил этой новой встречей.
Повернувшись к нему спиной, Олейникова завела стрелку ходиков и пустила маятник, а когда оглянулась, Ивана в комнате уже не было.
ГЛАВА IX
Жизнь зовет
В тот год, о котором ведется повесть, город остро нуждался в людях: заново строили порт, мостили улицы; на сухих и заболоченных, необжитых пространствах воздвигались заводы, а через реку вместо плашкоутного скрипучего моста, сооруженного чужеземцами еще в прошлом веке, и по которому было опасно ездить, — строили железный, на каменных опорах.
Песчаная насыпь уже тянулась вокруг торговой части города, ограждая этот район от весенних разливов. Поднимали и расширяли набережную, где проходил главный тракт с трамвайными путями, — и тысяча людей работала с утра до вечера, застилая берег мхом и бутовым камнем.