— Ой, Галка! — всплеснула она руками, обернувшись к Митрофановой. — Все позабыла, пустая моя голова! Одни крючки да петельки вижу, а что к чему… Читай сама, дурочка-снегурочка, сорока-почтальон!
Громко рассмеялись, а Галя, чуть обидевшись на новую выдумку ее, с упреком сказала:
— Циркачка. Комедиянить гораздая, а не понимаешь того, что тут дело важное и одинаково всех касается.
— Ну-у?!.
— Вот тебе и ну. Мешаешь только.
Горохова уселась на ближнюю к ней постель и уже спокойно, без шутовства, призналась:
— Ну, ладно. Так и запишем: «Поставить Гороховой на строгий вид и привлечь к ответности за буйный нрав и суматоху в правилах распорядка…» Я — кончила!
Олейникова принесла им свежие газеты.
— Маруся, — поднялась Настя Горохова, — читай давай. Галка нашла чего-то, а нам не сказывает, тихоня!..
Мария начала читать:
«…В десяти километрах от города, близ древнего сельца Медведева и рядом с деревней Ключихой на берегу реки началось строительство завода-гиганта. Ежегодно с его конвейера будет сходить сто сорок тысяч автомобилей. В одни сутки — пятьсот! Каждые три минуты — одна машина!
Прямые широкие улицы, проспекты пересекут это безмерное пространство, занятое сейчас болотами, лесами, мочажиной, кустарниками и полями, над которыми из века в век владычествовала тишина.
На этой глухой, нетронутой равнине, расхлестнувшейся на многие версты, и суждено возникнуть новому заводу.
На площадку строительства начали стекаться люди в середине апреля месяца. Первыми пришли лукояновские грабари, за ними пришагали ветлужские лесорубы с топорами и пилами, вологодские землекопы, каменщики из Ярославля и Костромы. А потом, когда совершился великий почин, уже отовсюду шли и ехали сюда люди самых разнообразных профессий.
Теперь там рубят лес, сводят на нет кустарники, в низинах роют канавы, чтобы осушить болотистую землю, расчищают площадь для цехов, для города и поселков…».
Газета пошла по рукам, — грузчицы словно не доверяли Олейниковой и сами хотели увидеть собственными глазами… А там и картинки случились на этот раз, и каждая могла увидеть лесорубов и грабарей на работе; вот костромские землекопы копают глубокую канаву; на одном из фото изображен дощатый барак, подле него две женщины у костра варят обед, — котелок висит на козлах и вьется под ним бледный дымок…
Настя разглядывала долго, и как-то сама собой, постепенно, вставала в ее воображении картина того, что примерно происходило там сейчас.
Подошла к ней Катя Кожевникова, чтобы взглянуть.
— И зачем столько машин?.. Не знаю, — вздохнула она.
Горохова Настя авторитетно разъяснила:
— Не на телегах же ездить при Советской-то власти! Помытарили душу — хватит. Теперь машинный век.
Растянувшись на постели и закинув руки за голову, Галя уже не слушала больше ничьих голосов, раздававшихся подле, и окончательно решила, когда ей заявить об уходе на площадку, что было надумано несколько дней назад.
Ей было семнадцать лет. Ни на что еще не растраченную силу хотелось отдать другому делу. Весной она отпросилась в ячейке и с первым пароходом приехала из деревни в порт. Свыклась с людьми, но все же по временам тянуло ее отсюда. А куда — и сама не знала.
Прослышав об Автострое, она впервые задумалась о себе, а не решаясь идти одна, подговорила и свою подругу. И вот теперь, окончательно решая судьбу свою, уже с волнением искала на большой стройке и свое местечко.
Ее молчание показалось Насте подозрительным. Порывисто подбежав к ней, Настя сердито закричала:
— А ты, карась болотный, почему молчишь?! Одна бежать надумала? а мы оставайся здесь? Ни в жисть тому не бывать!
Она рассердилась взаправду, и сильный голос ее почти гремел:
— Девчонки, бабы! Вот те крест святой, мы дуры небитые! Зачем в порту оставаться, коли новое дело предвидится и ширина жизни такая!..
Настя уже стояла посреди комнаты: во весь свой рост, широкоплечая, с засученными рукавами на толстых мускулистых руках, точно готовилась к драке. Платок съехал на затылок, и густой пучок черных волос свисал на спину.