Инжиниринг. Истории об истории

Это была новая идея, в которую мало кто верил. Но собралась группа энтузиастов, работавших, надо сказать, не за страх, а за совесть. О деньгах тогда мало кто думал. И проект получился, на мой взгляд, неплохим. Это было тяжелое время, 1990-е: безденежье, стагнация промышленности. Конечно, заработать на этом проекте никто из нас не мог, да и не собирался. Надо было выжить, у каждого семья, надо было просто что-то приносить домой, какие-то деньги. Но дело не в этом — дело в том, что это был действительно инженерный труд с хорошим интересным результатом. Посмотрим, какой будет судьба этого проекта в дальнейшем. Это любопытно.

Из небытия

Затем довелось поработать в качестве, выражаясь на профессиональном жаргоне, пускача: первый Ростовский блок, третий Калининский — лет семь-восемь ушло на их достройку и пуск. Это был серьезный этап жизни, хорошая школа, когда надо было брошенные в советские времена недостроенные блоки реанимировать, вырвать их, по сути дела, из небытия, достроить и привести их в состояние готовности к эксплуатации. Провести весь цикл пусконаладки, довести до освоения проектной мощности — очень интересная работа. Я благодарен судьбе, что мне удалось поучаствовать в этой работе именно в таком качестве — в качестве руководителя пуска.

Первый блок Ростовской АЭС был, с одной стороны, самым сложным, а с другой — самым интересным проектом. Это был больной блок, потому что его бросили на волне протестов общественности в конце 1980-х годов. Был тогда такой период сложный в нашей жизни, так называемая перестройка, если кто помнит этот термин. Тогда достаточно было влезть на какой-нибудь фонарный столб и прокричать два лозунга: «Долой КПСС!» и «Долой атомную энергетику!» Все! Эти два ключевых лозунга открывали дверь во власть. После этого ты мог стать мэром, губернатором, кем угодно.

И вот на этой волне были закрыты практически все строящиеся станции. Я до сих пор не понимаю, каким чудом четвертый блок Балаковской станции был пущен в 1990-е годы, когда вообще все было заморожено.

Ростовская площадка была брошена в одночасье. Даже не знаю, с чем еще это можно сравнить… «Бушер» — все-таки война, ракетный удар. Здесь же не было никакой войны. Люди работали, работали… А потом вдруг схватили инструмент, переоделись и ушли. И почти десятилетие этот энергоблок простоял в совершенно заброшенном, бесхозном состоянии. Блок, который был построен на 90 %! Монтаж оборудования, трубопроводов был выполнен процентов на 80.

Когда мы пришли туда по команде нашего тогдашнего руководства — Евгения Олеговича Адамова, Евгения Александровича Решетникова и Леонида Борисовича Меламеда, — директором станции приказом и по концерну, и по министерству был назначен Владимир Филиппович Погорелый (царство ему небесное), а руководителем проекта был назначен я.

Самоедство

Как это ни странно, но на станции сохранилась часть того самого коллектива, который десять лет назад готовился к пуску блока. Кто-то ушел со станции, кто-то уехал совсем, но что приятно удивило — многие специалисты остались. И мы задавали себе вопрос: как выживали эти люди? Ведь действительно не было денег.

Все дело в том, что на складе оставалось довольно много оборудования. В момент остановки строительства уже шла комплектация второго блока, может быть, и третьего. Но кое-что и для первого блока еще лежало на складе несмонтированным. Есть, конечно, специфическое оборудование, которое кроме нас никому не нужно, но есть и такие вещи, которые, в принципе, можно продать. Например, кабель, трубопроводы различных марок и размеров и так далее. Что-то выбирали из этого складского хозяйства, писали в Москву, в министерство. От того же самого Решетникова получали разрешение что-то продать. Торговали, получали какие-то деньги, платили зарплату. В сущности, нищенскую, именно чтобы выжить. Вот так станция просуществовала энное количество лет.

В Волгодонске было и того хуже, потому что к этому времени «Атоммаш» практически полностью остановился. Второй по величине в городе химический комбинат, который был крупнейшим в Европе предприятием по изготовлению моющих средств, был полностью остановлен. АЭС прекратила стройку, и город остался без работы. А это ни много ни мало 200 000 человек.

Кто смог, уехал на заработки — на Север или куда-то еще, — а те, кто остался, занялись мелкой торговлей. Расцвел бандитизм. В те годы считалось, что Волгодонск — один из наиболее криминализированных городов юга России. И я могу это подтвердить, сложная была ситуация.

Вхожу как-то в здание управления. Перед проходной там — небольшой вестибюль и дверь в отдел кадров. Дверь открыта, в проеме стоит кадровичка, а перед ней на полу на коленях пожилая женщина и рядом, видимо, ее дочь лет 17–18. Пожилая плачет: «Возьми на работу девочку». Кадровичка сама чуть не рыдает: «Я, конечно, могу взять, но ты же понимаешь, мы зарплату-то не платим, что толку». Та отвечает: «Я знаю, я слышала, что у вас обеды, вы кормите обедами бесплатными». Вот это состояние, в котором были и город, и станция.