Иоанн Безземельный, Эдуард Третий и Ричард Второй глазами Шекспира

Теперь переходим к вопросам наследования французского престола. Во Франции согласно Салическому закону исключалось наследование по женской линии. У короля Филиппа Четвертого Красивого из династии Капетингов было три сына и одна дочь, та самая Изабелла, жена Эдуарда Второго и мать Эдуарда Третьего. Три сына – это отлично! Можно ни о чем не беспокоиться. Однако природа сыграла злую шутку с Капетингами: старший сын Филиппа, Людовик, надел корону, однако умер, не оставив сыновей, у него была только дочь. Правда, на момент смерти Людовика его супруга была беременна, вся страна с надеждой ждала родов, но младенец, оказавшийся мальчиком, не выжил. После Людовика на трон сел следующий сын, Филипп, – и опять то же самое: сыновей нет, а четыре дочери – кому они нужны? Третий сын, самый младший, Карл, братьев не подвел и поступил, как они: скончался, не подарив стране наследника мужского пола. Вернее, он старался изо всех сил, дарил, то есть сыновья-то рождались, целых двое, но один умер, не дожив до десяти лет, другой – вскоре после рождения. А когда Карл скончался, в живых оставались лишь две девочки от третьего брака. О том, что у Филиппа Четвертого есть еще и дочь, даже разговоров не было: Салическое право же! Поэтому решили: если по прямой линии наследования полный облом, то поищем в боковых линиях. У Филиппа Четвертого был младший брат, Карл Валуа, он уже умер, но у него есть сын, то есть родной племянник Филиппа, тоже Филипп. Вот он и стал следующим королем Франции под именем Филиппа Шестого (Пятым, как вы понимаете, был один из сыновей Четвертого). Теперь смотрим, что вышло в итоге: новый король, Филипп Шестой, приходился последнему из сыновей Филиппа Четвертого, Карлу Четвертому, всего лишь двоюродным братом. А вот если бы признали права Изабеллы на трон после смерти брата, то получилось бы, что королем Франции станет родной внук Филиппа Четвертого, а не внучатый племянник. На этом (довольно сомнительном для наших современников) основании в Англии считали, что у их короля Эдуарда больше прав на французскую корону, чем у Филиппа Валуа.

Король Эдуард Третий (крайний справа) и предшественники (слева направо): Генрих Третий, Эдуард Первый и Эдуард Второй[14]. Гравюра XVI века.

Вот об этом и толкует сейчас Роберт Артуа, который вовсе не Артуа. Но уж поскольку автор так его именует, то спорить не станем. Правда непонятно, почему этот Роберт так путается в своих же родных французских королях. На момент сценического действия (судя по дальнейшим событиям в пьесе, это 1337 год) Францией правил все тот же Филипп Шестой Валуа, родоначальник династии Валуа. И править он будет еще очень долго, аж до 1350 года, а уж потом на трон взойдет его сын Иоанн. Вряд ли Роберт Артуа слабо разбирался в ситуации у себя на родине. Скорее, автору пьесы, кем бы он ни был на самом деле, зачем-то понадобилось убрать Филиппа Шестого раньше времени и заменить его Иоанном Вторым. Возможно, по ходу пьесы мы и разберемся, для чего это сделано.

– Интересные вещи ты рассказываешь, Артуа, – оживляется Эдуард. – Я аж духом воспрял, слушая тебя. Теперь у меня есть причина согнуть спины французам, которые противятся моей власти.

Снова придется сделать перерыв в действии и пуститься в пояснения. Какие это французы и почему «противятся власти» Эдуарда? Тут имела место чисто юридическая закавыка, которую не удавалось преодолеть уже два с половиной века, с того момента, как нормандец Вильгельм в 1066 году завоевал Англию и стал английским королем, положив начало норманнской династии. Нормандия-то по-прежнему принадлежала ему, а она – часть Франции, и Вильгельм должен был принести французскому королю вассальную клятву за эту землю. Получалось, что один король – вассал другого? Как-то это не очень… Последующие короли путем «правильных» браков присоединили к Англии Анжу, Бретань, Аквитанию, да много чего. В итоге почти половина территории Франции принадлежала английской короне. А вопрос «кто кому начальник» так и висел нерешенным, хотя несколько поколений юристов бились над ним без устали.