Иоанн Грозный (СИ)

         Ночью пил Яков брагу и мед, гулял с казаками, приглядывался. Ой, вороват и шустр сей народ. И без того Яков хорошо знал разбойников еще у Кудеяра. Одну не след оставлять Ефросинью среди сих волжских, донских, степных хищников. Свой у них умственный расклад. Поведет сердце, никакой ум не сладит.

         Следующим утром Яков с Ефросиньей поехали из Чусовского городка восвояси. Открыто было Ефросинье отчаяние Якова. Думала, как ублажить. По-прежнему беспокоило, что избегал он близости. Положила: не вступает  в права соития, оттого что не венчаны. Вот на одной остановке предложила она повесившему голову Якову обвенчаться. Никто не знает их меж Москвой и Уралом. За малую мзду легко найти согласного батюшку. Положив играющую в закатном солнце пушистую щеку, на плечо любимого, Ефросинья фантазировала.

         Не благословят родители при живом Матвее, так остальное будет, как у людей. Наденут ее невестою в платье роскошное, блестками, жемчугом обсыпанное, скрепят волосы раззолоченным кокошником, посадят на место видное. Ошую встанут подружки со свечами, рушником расшитым с караваем. Войдет жених в праздничном кафтане в толпе дружек, сядет подле. Дождутся священника, прочтет он молитву. Зажгут свечи в соболиных обручах Богоявленской свечой. Дружка невесты снимет с невесты кокошник, расчешет волосы, укрепит на теме  кику с покровом. Осыпят жениха с невестой хмелем из большой мисы, туда положены трижды по девять соболя да платки шелковые. Дружка жениха разрежет свадебный пирог, одарит собравшихся. Дружка невесты не пожалеет ширинок каждому. Потом пойдут и в церковь. После службы торжественной проведут молодых в брачный покой. В кадь с пшеном у изголовья поставят им свечи и караваи. На ночь приготовят жареную курицу. К постели проводят с иконою. У одра дружка, одевши на себя две шубы для будущего супругов благоденствия, еще раз осыплет их хмелем, травою, листьями душистыми, цветами полевыми. Сойдутся любящие в единении тел. Родится ребеночек – связь до скончания века.

         Ефросинья чуралась поспешного брака с Матвеем. В Суздале и поп был смешной чудак,  ненастоящий. Яков сказывал встречал того монашка, выгнан он расстригою. Как верить тому союзу тайному, давешнему, полупьяным сумасшедшим попом, ныне лицом внецерковным, заключенным? Выходила Ефросинья за Матвея по родительскому настоянию, воспитателя младых Грязных и Василия Григорьевича расчетливой воле, жалости к умирающему. Ожидала стать вдовою, не стала. Не желает Матвею смерти, только не люб. Яков люб, так супится как чужой. Вроде с ней, а о чем в думах? Не переступит венчанный брак, не прощает неволи и насилия, нечистое в притонах служение. Руки наложить на себя, разве не смертный грех? И так, и эдак услуживала Ефросинья Якову. Он же все  отворачивался. Отделялся зипуном, попоною, уходил спать в чулан или в стог на двор. Раз на постоялом дворе подлегла она к нему ушедшему, он отодвинулся. Сделала хуже. Напомнила былую, невольную! распутницу. Твердо понимала: нужно понести от Якова ребеночка. Не близость супружеская, но желание материнства, влекла. Нестерпимо хотела, чтобы Яков стал отцом  чада. Он же по-прежнему уклонялся, как ни была Ефросинья доступна.

         Как-то дорогою Яков услышал в корчме разговор проезжающих купцов. Поговаривали, что старший царевич с большой торжественностью женился  на Елене Петровне Шереметьевой. Сие не сулило Якову  хорошего. Шереметьевы должны были войти в фавор. Родственника новой супруги царевича Ивана рано или поздно неминуемо выкупят из Ливонского плена. Поместье Шереметьева, подаренное царем Якову за добрую весть о первинах сибирских успехов, может быть отобрано по ходатайству возвратившегося владельца. Подобное случалось не раз. Якову придется поусердствовать, чтобы обзавестись новым имением.