Иоанн Грозный (СИ)

         Борис выскользнул в задние двери. Он столкнулся с Феодором, того вела Ирина. Феодор едва понимал происшедшее. Таинство смерти  было ему  игрой. Отошедший батюшка ничего более не запретит. Можно будет бить в колокола в неурочный час; наполнив павлинами дворец, гонять птиц; ездить охотиться, когда в голову придет. Не убьет он, как Ивана. Годунов низко до земли поклонился Феодору, как кланяются царю.

         Бельский с ухмылкой сунул Борису окончательное царское завещание. И в зрелые годы Борис  не брался учиться читать. Прагматический ум его подсказывал, что сие на Москве ни для чего не необходимо. Борис позвал Васю Шуйского. Они заперлись в дальней горенке. Василий разбирал по слогам  гладкий крупный почерк Щелкалова.

- Ну! Ну! – торопил Борис. Он ждал слов: « и царство передаю сыну моему Феодору».

         Но сих слов не было. Василий, вытирая шапкой ливший от напряжения чтения  пот, с омертвляющим ужасом говорил:

- … и отдаю великую Русь эрцгерцогу Эрнесту, назначая того правителем. В государев удел  Эрнесту выделяю Тверь, Вологду и Углич. Ежели сын мой Феодор умрет бездетным, не родив наследника разумного, Эрнест Австрийский делается полноправным наследником русского престола.

         В ушах Бориса звенело, он не верил:

- Русь – немцу?! Царь Эрнеста в глаза никогда не видел.

- Государь двигал Эрнеста на польский трон, ежели сейм ему самому или годному из сыновей откажет. Поляки предпочли Батория, - напомнил Василий.

         Борис крутил, вертел, мял бумагу, будто там еще что-то могло быть написано, по-другому. Нет, царь возвращал на Русь старое имя правителя, кое носил Олег при малолетнем Игоре, потом – Ольга – при сыне Святославе. И этим правителем должен был стать  иноземец - Эрнест, брат австрийского императора Рудольфа, с обоими Иоанн никогда не пересекался. Впрочем, и в Англии, вообще – заграницей, Иоанн не был, а как любил! Далее в сей новой душевной грамоте подробно перечислялось какими шубами, шапками и золотыми цепями  с кубками и ковшами одарить Марию Нагую и  любезного сына Димитрия, а также - верных слуг, дворовых. Димитрий в качестве наследника ни единой строкой не рассматривался, видимо, так Иоанн уважал его мать. Годунову назначалась должность рынды при Феодоре, таскать за ним палицу на охоте, помогать одеваться и так далее, то есть Борис Федорович падал в должности, возвращаясь к прежнему. Он не оставался стряпчим, ведь Феодор не должен править, потому более не касался царской стряпни. Кому носить за ним скипетр и державу решит приглашенный на трон Эрнест.

         Скрытый смысл вручения последнего царского завещания Богданом Бельским именно Годунову, мгновенно дошел до Бориса. Никто в Москве не поддержит такого определения. Эрнест, при согласии, навезет в Московию собственных немецких начальников, московским боярам и дворянам не достанется ничего. Зажмут и православие. Борис торопливо рвал неслушающуюся толстую бумагу. Василий Шуйский чиркал кремнем. Завещание круглилось, пылало.

         Через рассорившегося с Годуновым и Бельским, стремившегося навредить обоим и  проболтавшегося думного дьяка Щелкалова  иноземные послы и русская знать узнали последнюю государеву волю. Все восприняли сие курьезом, почли блажью впавшего в беспамятство предпокойника. Но Иоанн и без Андрея Щелкалова, предусматривая возможное его уничтожение, заблаговременно до смерти неоднократно толковал его статьи. Лишившись Ивана, царь Иоанн позаботился, чтобы царство не отошло слабоумному – будущему боярскому флюгеру.

         Третий день с колокольни Ивана Великого и сорока сороков московских церквей лился  звон, смазывая исход царской души. Печальным перепевом звенела многострадальная русская земля.  Выстелился слух, что царя отравили. Народ, подученный Нагими и переметнувшимся от Бориса Бельским, прозревавшим за слабоумным Феодором Годуновское всевластие, ломился в Кремль. Вопили: «Младенца Димитрия – царем!» Вот за кого хотели спрятаться!  Борис приказал закрыть ворота. Выкатили пушки. Вывели на улицы стрельцов.

         В Кремлевском Архангельском соборе Иоанна похоронили рядом с сыном Иваном. Плакала младая Нагая. Кутала от гулявшего сквознячка  младенца Димитрия.  Хмуро согнулся князь Богдан Яковлевич Бельский, оглаживал дегтярную, красивым кружком остриженную бороду. Втягивал живот герой Псковской обороны Иван Петрович Шуйский. Слуги внесли в креслах да так и держали на плечах, дабы погребение видел, разбитого параличом  рыхлого Никиту Романова. Старый Иван Мстиславский из-за слезливых глаз не видал ничего. Его втащили подмышки сыновья. Пыхтел грузный митрополит, отпевая грешника. Тоже рассчитывал влиять на доверчивого Феодора. В синем охабне без шапки опирался он на смиренную в черной ризе вдовицу Ирину. Стремясь из мира, она одевалась монашкою.  Она и Феодор тосковали искренне, не выгадывали.