Иоанн Грозный (СИ)

- Отчего королева упорно не рвет дружбы с врагами  моими, Баторием, Литвой, Швецией и Данией? Не заставляет вернуть мне Ливонию и Полоцкую землю, исконные волости русские? Она желает беспошлинной торговли, исключительного права входить в наши северные гавани, но не требует отдать назад Нарву, единственные наши  балтийские ворота, откуда ближе вести товары до Москвы. Зачем кругляк вокруг недружественных шведов совершать? Прося, пусть дает. Сама Елизавета недружественным меня сочтет, коли погоню я с Поморья немцев, голландцев и французов. Воля их торговать себе и нам на пользу. Англичане – гости нам, не указчики. Известен обман: привозят  гнилые сукна. Обзаводятся прибытком и гадят за глаза: пишут худое о нас на родину: и невежды мы, и глупцы. Вот буду глупцом, остальным предпочтя британцев. Никто не смеет наставлять меня, как править,  русскому народу – как жить. Поверьте на слово: мы  вас не чуднее. Наших особенностей вам не знать.

         В словах царя была и справедливость и оскорбленное самолюбие за отказ  королевы, потом – и племянницы. Растерянный царским напором Баус отвечал:

- Королева Елизавета стоит выше императора Римского ( Немецкой нации). Его отец нанимал ее воевать с Францией. Не менее она царя.

         Иоанн вспылил:

- Речь не шла, что она менее. Токма и мы не лыком шиты. Оставьте дурачить нас. Без вас не умны, - засмеялся и смягчившись добавил: - Дай Бог, чтобы у меня был такой верный слуга, как ты!»

         В знак отличительного снисхождения Иоанн согласился, что только англичане станут входить в гавани Карельскую, Варгузскую, Мезенскую, Печенгскую и Шумскую. Оставил Пудожерскую и Кольскую для других гостей.

         Призвав Бауса на тайную беседу, Иоанн, опуская королеву,  выспрашивал, нельзя ли как-то переубедить отказавшую ему Гастингс. Баус, имея напутствие, подтверждал, что Мария нехороша лицом, плохого здоровья. Принесли портрет красавицы. Посол отнекивался прикрасой художника. Не без ведома королевы ли писали?! – говорил царь. Не все по ведому, - плутовал Баус. Мария  Гастингс не согласится ни веру переменить на православную, ни обычаи соблюдать.

- С чем же ты приехал?! – закричал Иоанн. – С пустословием? Отказом?! Не тебе ли с королевой я вчера пять причалов отдал? Верни!

         Баус уклончиво отвечал о возможности некоего нового безымянного сватовства.

- Во что вы меня ставите?! В Англии невесту сыскать не способны?!

         За стенкой закричал ребенок, которому закрывала рот царица. Под свирепым взглядом государя посольский дьяк Щелкалов выскользнул помочь. Что-то сказал. Вопль лишь усилился, потом стал стихать - младенца Димитрия уносили далее.

         Баус обещал в короткое время доставить царю изображения десяти и более лондонских знатных девиц на выбор. Иоанн захлебнулся насмешкою:

- Понравится девица, получите право исключительной двинской торговли!

         «Известный любитель женской красоты» с поздней осени 1583 года стремительно сдавал. Он чувствовал болезненную томность тяжко подкрадывавшегося разрушения. Все чаще впадал в задумчивость, полудрему,  в беспамятство не токмо наедине, но и принимая послов, слушая доклады думских бояр, приказных дьяков. Рука государя надолго застывала в воздухе, когда, лежа в креслах, он позволял себе развлечься любимой игрой в шахматы. Борису Годунову, часто составлявшему пару, составляло огромного труда проиграть так, чтобы царь не заметил. За свой выигрыш Борис навлекал неудовольствие, за грубый проигрыш мог получить шахматной доской по голове. Когда Иоанн проваливался в бессильный сон, придворные замирали подле, страшились пошевелиться, совместно ловили бесшумными жестами залетевшую зимнюю муху.

         Царя  смешило, что жены бояр и придворные девки падали в обморок от его гневного взора, и он в игривом укоре специально хмурил брови на них. Но брови уже не слушались и разлетались серо-рыжими мохнатыми птицами. Заслышав крик Димитрия, Иоанн требовал временную царицу. Ругал ее, что не дает грудь младенцу по первому  требованию. Мария оправдывалась. Молока было в избытке, кормилица не требовалась. Нагая чуяла  шаткое положение. Не скрыты для нее были письма мужа в Лондон. Отец царицы, больной после истязаний за клеветничество на Бориса, Федор Федорович прятался царя, не приходил. Зато на цыпочках ходили около трона другие Нагие - братья Григорий, Афанасий, Михаил, младой Андрей Александрович. В интересах партии Нагих была кончина государя до того, как пострижет он в монастырь Марию, к чему шло по английскому согласию.