Иоанн Грозный (СИ)

         Ефросинья остановилась  с сосунками-младенцами у одного  сдававшего горницы купца, и каждый день ходила на могилу Якова, легко разыскав ее. Сидя подле креста, день и ночь плакала. Этот непритронувшийся к ней человек был неодолимым зовом сердца. Она ведала подлинное имя его – Исидор, ибо Яков, как называли его, сие существовало от сглаза. Не скрыто было и славянское имя – Дружина, запрещенное церковью и царем к употреблению. Две сажени земли отделяли  от тела любимого, душа его улетела далеко, и Ефросинья безутешно скорбела над Исидором, Дружиною, Яковом. Младенцы ревели, и Ефросинья, сидя на холмике, давала груди новому Исидору с Севастьянушкой.

         Матвей теребил Ефросинью нечуткой памятью, склонность же  к Якову прорастала нетерпеливым  зерном. В давности приглушено было чувство, но вот  росток пробуравил почву. Огляделся, окреп, сравнил и развернулся крепким не цветком, а деревом. Тогда не затирали слово «любовь», говоря: верность, привязанность, долг супружеский. Ефросинья и на земле связалась с Яковом, как на небесах. После смерти Якова Ефросинья чуяла на третий день спустя, как изменился  образ любимого, как в девятый – распалось тело, в сороковой – истлело сердце. Плотски  ходила Ефросинья вместе с Яковом по раю и аду, видела сладостные кущи и озеро геенны огненной. Она видела его   подле  откладывавшего рассмотрение милостивого Господа. И противореча разумному, Ефросинья несла на могилу миску с кутьей, воду и яйца, будто способен отведать умерший.

         Ум оставлял ее: Ефросинья неутешно молилась на иконку под оструганным дождевиком-голубцом,  поставленным над иконою домиком. Ефросинья каталась меж могил в синем выпачканном в грязь платье. Она не боялась непогоды и холода. Не следила за собой, не ела, не пила. Молоко в ее сосцах оскудевало. Гибель угрожала тише кричащим, ослабленным младенцам, заложникам материнской привязанности. В воображении Ефросинья доставала Якова из земли, клала труп поверх, старалась передать половину жизни.

         Навещавшие кладбище обнаружили Ефросинью, меж крестов шатающуюся. Заговорили, хотели вразумить, не смогли, и решили, что ведьма. Чудовищны  были ее глаза, ввалившиеся, лишившиеся блеска,  ногти в земле, одежда, грязное давно немытое смердящее тело, два младенца на чьей-то могиле в небрежении. Ефросинья не отзывалась. Никто не признал ее, была она чужачка с потерянным ликом человеческим. Ведьма! Одни звали других, собиралась толпа. Ефросинью схватили, поволокли в городскую стражу, оттуда к тиуну. Несли и младенцев. Некая мать кормящая поделилась млеком. Исидор и Севастьян на время успокоились. Не давали их матери, ее страшась.

         О сем случае доложили Иоанну. Отнюдь не все он знал, так и это переврали. Его больного  тягостным недугом в возке  катали до свежего воздуха. Он приметил толпу подле избы тиуна за Неглинкою. Изволил спросить о деле. Доложили: поймали то ли ведьму-отравительницу, то ли жену неверную. Смутное неверное и невозможное воспоминание мелькнуло про  взлохмаченную, изувечившую себя, исцарапанную собственными ногтями приведенную Ефросинью. Велел поступить по Уложению. Величественное мнение:  по доказанным винам  казнь суровая.

         Из смутных слов Ефросиньи уже проведали у какого купца жила она. Повлекли туда на опознание. Смятенный купец отвечал: женщина известна ему как с Новгородчины приехавшая, денежного долга нет, вперед заплатила. Мнение невступившегося царя распространялось мгновенно, усугубляясь. Люди стояли с метлами и дрекольем. Обвинения: «Неверная! Распутница!» звучали все требовательнее. Люди точно слыхали о былой ее жизни. Купец умолял не казнить виновную во дворе. И все же повесили ее, в последний минуту просветленную, грехи  сознающую, молящуюся, бессвязно кающуюся, к Спасителю взывающую, на перекладине въездных ворот.

         Купец проклинал толпу,  осквернившую постоялый двор. Метал молнии на тиуна и стрельцов сие допустивших. Поздно подоспел Матвей. Он называл Ефросинью женой. Говорил, что казнена она по ошибке. Над могилой скорбела дяди. В чем вина? Скорбь неумеренная – не основание для казни. Но дело было сделано. Назови Ефросинья родственников,  судьба ее продлилась бы.  Оторвалась ото всех упорством своим, вот и получила.

         Забрав у случайной кормилицы малышей, Матвей потрясся верхами восвояси. Заехал еще к родственником. Требовал поддержки в закреплении за собой движимого  имущества Якова. Имение его вернули вернувшемуся из полона Федору Шереметьеву.

         Жизнь ставила перед Матвеем вопросы, а он заливал их вином. Прежние тугие жернова степенно поворачивались в крепкой задним умом голове. Ему не хватило благородства похоронить Ефросинью подле Якова. Лежит она не то что не рядом, но и на другом кладбище.

         Корабли ходили вдоль берегов, и Географусу с Писемским поначалу  не  испытывали отчаяния от лицезрения бескрайних морских просторов. После шведской земли английская ладья оторвалась суши и пошла водою на обе стороны. Тогда и надивились, как угадывают мореходы путь. Выяснили: через стрелку кружащуюся и угольник на звезды направляемый.