- Да что с тобой говорить, говорено! Чужак ты нам. Сладкие плоды твои горьки нам. У христиан один Отец – на небесах. Нет на земле. Мы уважаем митрополита нашего и требуем его благословения, но он ходит по земле и не возносится выше царей гордостью. Ваш же папа, велящий или принимающий, что носят его по улицам на седалище, как на облаке, живет не по Христову учению, потому есть не пастырь, а волк.
Антоний вздрогнул от словесной пощечины. Бывшие с ним иезуиты понурились. Нунций с обидой за мирное посредничество сказал:
- Если папа волк, а не пастырь, тогда мне говорить не о чем.
В палате замерло. За царем было последнее слово. Подальше от него Годунов предусмотрительно отставил клюку. Не застряли ли под ручкою ли волосы убитого царевича? Ослаб в горести царь, а вдруг встанет и возьмет жезл. Не предскажешь, и никто слабой руке его не воспротивится.
- Вот я и говорил, что нам нельзя спорить о вере, - будто прочел мысли собравшихся утомленный государь. – Без раздорных слов не обойдется. Оставим. Не про Григория XIII я говорил, о папах вообще, Христовым заветам не следующих.
Напряжение упало. Духовенство уверилось в победе царя с итогом диспута предрешенным. Митрополит троекратно государя сложенными перстами благословил. Подойдя, обнял с мягкой кротостью. Иоанн отпустил Антония, дозволив полу длинного своего вретища поцелуем коснуться. Стольникам передали подать Поссевину и другим иезуитам в гостевые кельи лучшие блюда от царя на закуску, храня, однако, строгость первой недели Великого поста, в те дни стоявшей.
На третий день нунция снова пригласили к царю в Кремлевский дворец. Иоанн дозволил Антонию сесть на лавку против себя. Поссевин присел на край, готовый вскочить, не доверяя сей нежданной милости. Государь громко сказал, обращаясь не столько к посланнику, сколько к боярам и духовенству:
- Антоний, прошу тебя забыть сказанное мною к твоему неудовольствию о папах римских. Мы не согласны в некоторых правилах веры, но я хочу жить в дружбе со всеми христианскими государями, и пошлю с тобою одного из моих сановников в Рим. За оказанные же тобой услуги по заключению мира с Речью покорно благодарю.
Царь велел на этот раз Антонию обращаться со словами увещевания не к нему, но боярам и духовенству, будто от тех зависело остаться Руси в православии или признать Унию. Антоний с жаром выступил. Толмачи не успевали переводить.
Потом три дня еще собирали Думу и синклит. Антоний каждый раз говорил перед ними, мысленно равняя себя с Павлом перед языческим ареопагом. Готовился пострадать не менее апостола. Ночами Поссевин почти не спал, подготовлялся к дневным выступлениям. В три дня он написал целую книгу о мнимых заблуждениях греков, основываясь на бывших у него богословских творениях Константинопольского патриарха Геннадия, поддержанного в первосвятительстве и султаном, и крымским ханом Мухаммедом II.
Именем папы Антоний убеждал царя послать в Рим, кроме посла, еще несколько грамотных молодых людей, дабы они, узнав истинные догматы древней греческой церкви, от коих на Руси будто бы отошли, выучились итальянскому и латинскому, передав итальянцам язык наш для ясной с царем и Думой переписки. Легат убеждал выгнать из московских областей Лютеровских миссионеров, отвергающих Богоматерь, мощи и святость Христовых Угодников, и принимать единственно латинских просветителей.
Царь, доверяя Думе, не вмешивался, бояре отвечали: согласны, государь станет искать людей, способных для наук. Если найдет, обязательно пошлет к Григорию. С тоской думали о сыновьях – обалдуях нередкостных, собственный письменный язык редко знавших.
Антоний опять настаивал на скорейшем выступлении России против турок. Царя же после мира с поляками занимали шведы:
- Заставьте короля шведского первым изъявить миролюбие, тогда увидим искренность союза с европейцами на турок. Унять неверных не менее вашего желаю. Жду из Европы широкого посольства об ополчении на султана. Пока же ни в какое обязательство войти не могу.
5 марта в первое воскресение Великого поста царь позвал Поссевина и иезуитов в Успенский собор на богослужение. Антоний догадался: царь хочет показать народу смирение латинян перед Православием. Не на словах, на деле клонят они главу, признают высшие древние уставы. Антоний и иезуиты не могли отказаться, пришли. На паперти царь пошутил:
- Смотри, Поссевин, как бы лютеране за тобой следом в храм наш не проскользнули!
Царь приготовил нунцию и иезуитам «подарок». В этот день должен был креститься в православие отрекшийся лютеранства немецкий проповедник Каспар и некоторые с ним. Вот Иоанн и намерился выставить Антонию образе. Не крестится ли в православие и легат?
Кидая взгляд на вежливую толпу купцов-протестантов и прочих, явившихся поддержать Каспара, папский легат отвечал:
- С лютеранами мы общения не имеем.
Воспользовавшись, что царь заговорил с придворными, Антоний и иезуиты бочком ускользнули прочь. Царь заметил, потер сухой старческой рукой лоб, сказал:
- Вольным воля!