Грамоты скрепили посольским крестным целованием. 17 января известили Псков о замирении. Так окончилась шестидесятилетняя война, последние двадцать четыре года длившаяся непрерывно. Последние три года – с крайним взаимным ожесточением. Замойский пригласил русских на пир в поле. Шуйский не поехал, отпустив гулять младших воевод.
Антоний спешил воспользоваться, как он ожидал, благодарностью царя за заключенный мир, раз выступил, как ему казалось, удачливым посредником. Голову иезуита кружил давешний замысел слить веры и заставить царя обратиться на юг тревожить крымчаков, а значит - связать оттоманов, главную грозу Европы.
Иезуит недостаточно четко представлял, какая благодарность может быть излита на человека, причастного к отнятию у Руси земель, принадлежавших ей со времен Ярослава и Святого Владимира. Антоний жаждал спора о вере, где, блеснув красноречием, собирался отвратить царя от греческой веры. Общее убеждение Европы: на Руси все решает царь, переменится царь, переменятся иерархи и подданные.
Январем спальню царя в Александровой слободе неожиданно выжгла круглая молния. К подножию же дворца упал с неба таинственный мраморный камень, очертанием напоминавший надгробный.. Умники тот час разглядели на камне необъяснимую надпись. Царь велел изрубить камень – смертное себе предзнаменование А близ Москвы уже слышали ужасный крик:
- Спасайтесь! Бегите!
Зная суеверие русского государя, Поссевин рассчитывал, что благоприятный момент для обращении царя в католичество наступил. Недавняя смерть царевича, придворные, еще ходившие в черных и синих одеждах, будто подтверждали расчет.
В тронном зале Антоний передал Иоанну слова Батория:
«Скажи государю московскому, что вражда угасла в моем сердце. Не имею никакой тайной мысли о будущих завоеваниях. Желаю истинного братства и счастья России. Во всех наших владениях пути и пристани должны быть открыты для купцов и путешественников той и другой земли к их обоюдной пользе. Да ездят в Московию свободно римляне и немцы через Польшу и Ливонию. Тишина христианам, месть разбойникам крымским! Уймем вероломных злодеев, алчных ко злату и крови наших подданных. Условимся когда и где действовать совместно. Не изменю, не ослабею в условиях. Пусть Иоанн даст мне свидетелей из своих бояр и воевод. Я не лях, не литвин, а пришлец на троне: хочу заслужить в свете доброе имя навеки!» Упоминание конечного обстоятельства вряд ли могло расположить Иоанна, славившегося родовой древностью.
Царь слушал, сидя на троне в траурном рубище без скипетра, которого как обагренного невинной кровью чурался брать после убийства Ивана. Сдержанно отвечал, что не намерены мы прерывать мир с Магмет-Гиреем, недавно послом Мосальским на пять лет заключенным. Было ясно: мир с крымчаками обращал тех, живших набегами, на Польшу.
Поджав губы, Антоний потребовал отдельной беседы с царем об единении церквей. Царь согласился на диспут только в присутствии думных бояр и высших духовных лиц.
В тронной палате затолклись. Многие любопытствовали послушать очередной спор о Вере. Старшие бояре, дворяне
Легат Антоний молвил: