Иоанн Павел II. Поляк на Святом престоле

Свое решение Ярузельский тогда мотивировал соображениями экономического характера. Однако позже, уйдя на пенсию, он говорил, что просто выбрал меньшее из зол — если бы не военное положение, с «Солидарностью» расправились бы советские товарищи. Прославившись на весь мир как душитель свободы, он спустя несколько лет сел с оппозицией за стол переговоров. Некоторые диссиденты, боровшиеся с Ярузельским в начале восьмидесятых, позднее славили его как одного из основателей Третьей республики.

Войтыле о военном положении утром 13 декабря сообщил Дзивиш, узнавший об этом из новостей[791]. Официальные польские источники предпочли не ставить в известность римского папу, зато Глемп был уведомлен за полчаса до выступления первого секретаря по телевидению. Американскую администрацию события также застали врасплох — президент Рейган, госсекретарь Хейг и министр обороны Уайнбергер находились 13 декабря за границей. На связи с Иоанном Павлом II оставался лишь Бжезинский, консультант по польским вопросам при новом президенте[792].

У ЦРУ был контакт в польском Генштабе — полковник Рышард Куклиньский. Но ему пришлось бежать из страны 7 ноября, когда военное положение еще не рассматривалось американским руководством как реальный вариант. Куда более актуальной тогда виделась перспектива советского вторжения. Именно последний вопрос обсуждал с Иоанном Павлом II спецпосланник Рейгана Вернон Уолтерс, прилетевший в конце ноября в Рим. О возможности введения военного положения собеседники не говорили вовсе[793].

На тот момент между римским папой и американской администрацией не было взаимопонимания. Двадцать пятого ноября в преддверии очередного раунда советско-американских переговоров об ограничении вооружений Иоанн Павел II обратился с письмами к Рейгану и Брежневу (а позднее — к прочим лидерам ядерных держав, а также к Генеральному секретарю ООН). Письма были совершенно одинаковы, хотя Белый дом загодя просил римского папу не ставить на одну доску США и СССР. Отказ римского папы пойти навстречу в этом вопросе сильно задел Рейгана.

Первое, что сделал Войтыла после введения военного положения, — это отправил Казароли в Вашингтон — разузнать о планах президента. Там в это время уже зондировал почву заместитель Генерального секретаря ООН Богдан Левандовский, бывший представитель Польши в этой организации. Он пообщался с Бжезинским, своей американской коллегой Джин Киркпатрик, а также с экспертом по советскому блоку в администрации Рейгана Ричардом Пайпсом (к слову, польским евреем, бежавшим в 1939 году от нацистов). Затем, под предлогом проверки римского отделения ООН, Левандовский заглянул в Ватикан и встретился с понтификом. Шестнадцатого декабря он добился приема у Ярузельского. Последний, хорошо понимая роль Левандовского как посредника в общении с администрацией США и Святым престолом, в продолжение трехчасовой беседы ни разу не вспомнил о коммунизме, зато рассуждал о гео­политическом положении страны, вынужденной жить с оглядкой на СССР. Первый секретарь рассчитывал, что этот довод повлияет на мнение римского папы и американского президента[794]. Однако Рейган не стал делать скидок на это и 23 декабря ввел экономические санкции против Польши, призвав союзников по НАТО последовать его примеру. Заодно он обратился к Иоанну Павлу II с просьбой воздействовать в этом ключе на европейских лидеров.

Наместник святого Петра повел себя как истинный политик: поддержав линию Рейгана, он, однако, просил не сообщать об этом широкой общественности, а кроме того, выразил озабоченность тем, как санкции скажутся на простых людях[795]. Подобное лицемерие вообще-то не было свойственно Войтыле и отражало, может быть, те противоречия, которые раздирали его в тот момент. Если борьба с коммунизмом и насилием ведется за счет простого человека, что поставить во главу угла — цель или средство? Это был один из тех случаев, когда мораль входила в противоречие с верой.

Семнадцатого декабря Иоанн Павел II обратился с письмом к Ярузельскому, призвав его отменить военное положение. Кроме того, римский папа немедленно свернул все разговоры о налаживании дипломатических отношений с Польшей и предоставил Глемпу особые полномочия на неопределенный срок[796].

Двадцать четвертого декабря с лидером польской партии встретился архиепископ Поджи. Папскому посланнику загодя дали понять, что он — нежеланный гость: на границе чехословацкие солдаты не хотели признавать его ватиканский паспорт и грозили Поджи оружием, а в Варшаве он должен был четыре дня ждать, пока глава «хунты» снизойдет до встречи. Официальные польские лица заявляли представителям епископата, что ввиду «возмутительного» содержания письма из Ватикана архиепископа никто и не должен принимать[797].