Йомсвикинг

После этого я помню не так много. Возможно, бегство от Олава, длинный переход через горы и передвижение по морю в Йомсборг ослабили меня намного больше, чем я думал. Последнее, что я помню, – это как надо мной склоняется Бьёрн и что я плохо чувствую пальцы на раненой руке, а потом проваливаюсь в темноту.

20 Братство

До того, как мы добрались до Йомсборга, мы долго голодали. Стрела стала последней каплей для моего истощенного тела, и я потерял сознание. Аслак уже видел такое раньше. Он был рядом со мной, когда я очнулся, и все мне объяснил. Сейчас меня следовало откормить, потому что редко он встречал такую отвагу в столь юном возрасте. Он уже обсудил все с Вагном, и было решено, что меня будет обучать один из лучших наставников в замке. Рана перестала кровоточить, как только из нее вынули стрелу, и не было похоже, что она могла начать воспаляться. Но Аслак хотел, чтобы я побыл в покое, по меньшей мере неделю. Мне надо было лишь спать и как следует отъедаться салом и кашей.

Все последующие дни я проводил вместе с Фенриром в своей койке. Хальвар частенько сиживал со мной. Он тоже был из нашего длинного дома и считал, раз уж я спас его, когда ему прострелили руку, то ему подобало помогать мне сейчас. Нас с Бьёрном поселили в том самом длинном доме только благодаря тому, что мы упомянули Хальвара по прибытии. Но Хальвар на тот момент был на задании, как он сам это называл: я знал, что у него была женщина в одном из хуторов неподалеку от крепости, и он любил проводить там время.

От Хальвара я узнал об обязанностях йомсвикингов и их полной опасностей жизни. Именно он рассказал мне о том сложном выборе, с которым пришлось столкнуться Вагну, сыну Аки, о том выборе, которому было суждено повлиять на судьбы каждого из нас. Бьёрн теперь был занят, он начал изучать боевое искусство. Йомсборг просуществовал на тот момент уже более двухсот лет, но правление хёвдингов подходило к концу, все чаще им приходилось подчиняться жаждущим власти конунгам, а Йомсборг по-прежнему оставался независимым. Мы были в милости у конунга. Хальвар рассказывал мне, что нас оставили в покое, потому что здесь жили самые отважные воины на свете. Те короли, которые могли бы захватить эту часть страны и обложить податью торговлю в устье Одера, нуждались в таких воинах, как мы, и прекрасно понимали, что мы способны одержать победу в любой битве, поэтому королевствам было выгоднее платить нам за нашу поддержку.

Мы стоили дорого, рассказывал Хальвар. Все, что я видел вокруг себя – крышу над головой, скамьи, железо, из которого ковали наше оружие, еду на столе – все было куплено на золото и серебро конунгов и могущественных людей, которые платили нам.

Я молча слушал рассказы Хальвара. Во время плавания в Йорвик он был немногословен, зато здесь, среди своих, казалось, он чувствовал себя в большей безопасности. Днем, когда Бьёрн с прочими был на улице, он частенько засиживался со мной, рассказывая о своих походах, женщинах, которые у него были, и всех битвах, в которых он участвовал. Он мог начать рассказ о Вагне, о том, что тот слыл самым великим воином из когда-либо живших на земле; на поле боя он был таким могучим, что, казалось, будто мать зачала его от самого Одина, спустившегося из Асгарда. Он владел всеми типами оружия и орудовал топором и мечом с такой силой, что одним взмахом разрезал человека на две половины, от головы до ног. Хальвар сам это видел. Но он был не только великим воином. С не меньшим мастерством Вагн владел словом. Он приглашал скальдов и научился писать и читать, он также выучил большинство языков тех стран, которые лежали к северу от нас. Именно поэтому по прибытии я решил, что он норвежец, ведь, стоя на пристани, он говорил на нашем родном языке. Но Вагн не был норвежцем, рассказывал Хальвар. Никто не знал, откуда он родом. Кто-то говаривал, что он воспитывался у Харальда Синезубого, отца Свейна Вилобородого, другие – что был внуком хёвдинга на острове Фюн по имени Токи, самым ярым врагом Синезубого. Третьи считали, что он был сыном беглого раба из Сконе.