Йомсвикинг

Остаток дня я бродил вместе с Фенриром по Йомсборгу. Я не встретил ни Хальвара, ни Йостейна Карлика, ни кого-либо еще из знакомых. Бьёрна я тоже не увидел, но слышал крики и удары палками за северной стеной. Я пошел туда и нашел там брата, подстриженного, с плетеным мешком, полным камней, на спине. В одной руке он держал прут, в другой – деревянный топор. Бьёрн был окружен тремя воинами с длинными палками. Я видел, как пот струился по его спине, на которой виднелись отметины от палок.

Этим вечером я не удивился, что Бьёрн был немногословен, и мне не показалось странным, что он лег на койку сразу после того, как съел кусок мяса и лук и сжевал несколько лепешек. Должно быть, он просто устал. Но было что-то, что сильно беспокоило его в те дни, что-то, что причиняло боль намного сильнее, чем от ударов палками. Если бы я был постарше, я бы это заметил. Я бы обязательно поговорил с ним, и, возможно, все не зашло бы так далеко.

Бьёрн провел так много времени в одиночестве со своими терзаниями, и никто даже не побеспокоился о нем, когда он лежал на своей койке. Хальвар сидел и рассказывал о своих приключениях на западе, он был хорошим скальдом, и его истории не повторялись. Иногда приходил Йостейн Карлик с дудочкой, которую он сделал из кости дикого животного, но ее звучание всем резало ухо, и его постоянно просили не свистеть. В тот вечер Хальвар повел свой рассказ о том, как Аслак потерял руку, и мы снова попали в бухту Хьёрунгаваг. Разыгрался шторм, и Вагна подстрелили через борт. Аслак был на том же корабле, в тот раз он дрался как настоящий берсерк. Он увидел, как Вагн упал в воду. У Аслака был огромный дубовый молот, который он протянул Вагну. Когда корабли приблизились друг к другу, Вагну удалось ухватиться за молот, но в это время волна резко подняла вверх ближайший боевой корабль и с неистовой силой швырнула его туда, где стоял, свесившись через борт, Аслак. Вагн оказался посередине, но, к его счастью, корпуса судов расширяются только наверху, поэтому он отделался лишь испугом. А вот Аслаку пришлось несладко. Когда корабли снова поднялись на волнах и разошлись в стороны, Аслак стоял с переломанной рукой, висевшей на сухожилиях. Но он продолжал держать молот. Вагн забрался по нему на борт, перебрался через леера и начал защищать своего раненого друга. Аслак – мужественный воин, даже по меркам йомсвикингов. Он перекинул молот в здоровую руку и снова ринулся в бой, была в нем такая неистовость, как будто сам Один заговорил его.

Эта одержимость осталась с ним до самого вечера, когда Хакон ярл позвал своего лучшего лекаря и позволил ему отрезать изувеченную руку Аслака.

Я думал об Аслаке и его руке, когда на следующее утро стоял под дождем в ожидании обучения. Бьёрн уже вовсю учился правильно наносить удары, и я видел, что он даже двигался по-другому: его ноги были расставлены шире, руки прижаты к телу, а удары и выпады были такими стремительными, что за ними невозможно было уследить. Аслака в то утро там не было, но был приглашен мужчина, чтобы заняться моим обучением, который назвался Ульфаром Крестьянином. У него были неимоверно длинные руки, они доставали почти до колен. Не считая Сигурда, сына Буи, он был одним из самых устрашающих людей, которые мне когда-либо встречались. Он появился между песчаных валов с датскими топорами в руках, а поскольку шел дождь, был раздет до пояса. Ульфар сильно хромал, но в этом не чувствовалось никакой немощи. Сквозь его загоревшую, мокрую от дождя кожу отчетливо проглядывали мышцы и сухожилия. Когда Ульфар подошел ко мне, он сначала стоял не шелохнувшись, глядя на тучи. Я помню, что во всем его облике было что-то дикое, а его кожа, сплошь покрытая шрамами, больше походила на кору дерева: человек, стоявший неподвижно передо мной, был похож на дерево, на дуб. Продолжая смотреть на небо, он обратился ко мне:

– Ты Торстейн, брат Бьёрна?

– Да, – ответил я.

– Я Ульфар Крестьянин, – сказал он. – У меня нет никаких полей, но они называют меня Крестьянином.

Он перевел взгляд на меня, и я увидел, что один глаз у него был зеленым, а другой – голубым. Он коснулся меня одним топором и одарил меня самой странной улыбкой, какую мне когда-либо доводилось видеть. Наверное, когда-то Крестьянин получил сокрушительный удар в челюсть, и мышцы срослись неправильно, поэтому, когда он хотел улыбнуться, ему сначала приходилось открыть рот совсем как рыбе на суше, а потом он уже улыбался всем лицом, так что глаза терялись в морщинах и складках. Так он и стоял передо мной, пока не убедился, что я понял, что он улыбается мне; Ульфару было просто необходимо убедиться, что я понял, чего он хотел от меня. После этого он закрыл рот, и вся его веселость моментально исчезла с лица.

– Говорят, ты убил десять человек, – сказал он спокойно. – Я узнал это от людей, которые не врут.

– Да, это правда, – ответил я.

– И эти же люди говорят, что ты хромаешь, как и я.

– Да, и это тоже истинная правда, – подтвердил я, хотя, конечно, я не хромал так ужасно, как он.