Йомсвикинг

– Один человек из страны фризов говорил, что бывал там. Он называл эту страну Винланд. Он показывал мне топор с головкой из черного камня, который ему дал в той стране какой-то разрисованный человек, одетый в тюленью шкуру. Они выращивают виноград на склонах, как это делают внизу на юге. И там живут женщины. – Бьёрн бросил на меня беглый взгляд, посмотрел на меня украдкой. – Красивые женщины, Торстейн.

– Не знаю, Бьёрн. Звучит как сказка.

– Торгунна этому верит.

Я положил руку на спину жеребенка и погладил его шерстку. Она была пушистая, над копытами виднелись носочки, и мне приходилось постоянно счищать с них навоз.

– А что, если она не поедет? Если она передумает?

– Она носит моего ребенка, Торстейн. Она не может не поехать. Через одно или два полнолуния ее живот уже станет большим и мы не сможем больше скрывать.

– Вагн придет в ярость, Бьёрн. Если он поймет, что это ты… Он забьет тебя до смерти.

– Я знаю это, братишка. Я не дурак. Поэтому мы и должны уехать.

– Но лед еще долго продержится.

– Будем надеяться, что весна будет ранней. – Бьёрн вышел из стойла и прикрыл за собой дверь.

Я остался стоять с Вингуром и слышал, как стихают шаги брата на дворе. Я выглянул в окошко, увидел кружащиеся снежинки, почувствовал дым костра, разжигаемого на склоне. Бьёрн всегда был рассудительнее меня. Почему он так поступил? Нам было хорошо здесь. Крыша над головой, еда на столе. Я швырнул копытный нож. Вингур фыркнул и снова прижался к стене, его большие глаза были широко раскрыты.

24 Огонь и железо

Однажды Один говорил с людьми и предложил нам взять все, что мы пожелаем в жизни. Он поведал, что день нашей смерти был предопределен еще до нашего рождения и мы никак не можем изменить судьбу, мы можем лишь прожить ту жизнь, которая нам уготована, целиком и полностью. В чертоги Вальхаллы трусы и подлецы не попадут. Там, как утверждают старики, есть лишь место для воинов. Но слово «воин» молодые не понимают. Они представляют себе человека на поле боя, закованного в доспехи, с оружием в руках. Но воин – это намного больше. Тот, кто сам кует свою судьбу, не полагаясь лишь на помощь богов, вот кто может считаться воином. Когда я оглядываюсь назад, вспоминая жизнь в Йомсборге, я понимаю, что Бьёрн был бóльшим воином, чем я. У него была женщина, которая ждала ребенка. Он мог запросто исчезнуть под покровом ночи, воспользовавшись лыжами, скрывшись за холмами, и никто никогда не нашел бы его. Но у него были другие планы. Каждый день он спускался в гавань, я видел его с укрепления, там он наблюдал за рекой и озером. Я же ничего не делал. Дни протекали мирно, и я старался много не думать о судьбе брата. Меня одолевало уныние. Днем я был занят большей частью своими обязанностями и занятиями, а вечером, когда все собирались в длинном доме… Казалось, темнота, царившая внутри дома, поглощала меня, а ветер, залетавший через дымовое отверстие, вдувал холод прямо мне в душу. Бьёрн не обращал на меня внимания, он замечал лишь сидевших рядом ним и постоянно что-то чинил. Он наточил наконечники стрел и пришил их накрепко к поясу жилой. Он вырезал рыболовные крючки из кости и натер трута, сам сделал мешочек и тоже прикрепил его к поясу. Я понимал, чем он был занят. Он готовился покинуть Йомсборг, но отправляться в одиночку он не собирался. Иногда он поглядывал на меня, как будто желал удостовериться, понимаю ли я, что происходит. Скоро сошел снег, и нам пора было отправляться в путь.

Мое обучение у Ульфара Крестьянина подходило к концу, в последний день он повел меня на море. Там мы долго простояли, опираясь на топоры и обозревая ледяной покров. За нашими спинами виднелось низкое зимнее солнце, а наши тени были такими неестественно длинными, что казалось, будто мы были двумя великанами. Крестьянин никогда не был многословен, но то, что он сказал мне тогда, стоило того, чтобы прислушаться.

– Это лето было спокойным, – начал он. – Осень тоже. Нас не призывали на сражения. Такого раньше не было. Каждое лето, Торстейн. Каждое лето мы уходили в поход.

Я кивнул:

– Так заведено у йомсвикингов.

Крестьянин посмотрел на меня, у него вырвался короткий смешок, а потом он сложил свои огромные ручищи на топорище и снова посмотрел на ледяную равнину, уходившую вдаль.

– Почетно убивать ради золота и серебра, Торстейн? Поделись, что думаешь.

Я не торопился с ответом. Но для Ульфара и молчание было ответом.

– Ты прав, мальчик. Никакой чести в этом нет. Когда я был молод, примерно как ты… – Он поднял топор и положил его на плечо. Ульфар провалился в снег, казалось, он хочет уйти, но не решался. – Конунги становятся могущественными, Торстейн. Возможно, очень скоро мы станем не нужны им. Я подумал, в общем, это не так плохо. Те времена, когда такие люди, как мы, могли присоединиться ко двору любого конунга и нас принимали как героев, они прошли… – Он повернулся к берегу, его грубое, испещренное шрамами лицо внезапно постарело. – Давай возвращаться, Торстейн. Скоро стемнеет.