Йомсвикинг

– Сдавайся, – прошипел Бьёрн, напрыгивая на меня. Я отскочил в сторону, но моя хромая нога плохо слушалась меня, Бьёрн схватил меня под коленкой и опрокинул на спину. Он снова оказался на мне: брат прочно сидел верхом на моей груди, прижав мое горло локтем. – Сдавайся, Торстейн. Да что же сегодня такое с тобой?

Я ударил его в лицо. Удар был сильным, из носа брата пошла кровь. Бьёрн скатился в сторону, я был свободен и завалил его на спину, хотел бы я сказать, что на этом все закончилось. Но Бьёрн сбросил меня, и вот мы оба снова были на ногах. Бьёрн сплюнул кровь и ухватил меня медвежьей хваткой, я сделал то же самое, мы стояли так, сцепившись намертво, лишь сжимая друг друга все сильнее и сильнее. Это была своего рода проверка силы, хорошо известная в те времена. Бьёрн был уверен, что по-прежнему сильнее меня. Но мои руки увеличились и загрубели от постоянных тренировок, я сам стал тяжелее и сильнее.

– Хватит, – сказал я. – Заканчивай с этим.

В ответ брат лишь усилил хватку, и из его груди вырвался низкий рычащий звук.

Наверно, хорошо, что Аслак просунул палку между нами, как будто мы были крепко сколоченным деревянным столом, который ему надо было перевернуть.

– Хватит! – рявкнул он. – Остановитесь, пока кишки друг другу не повыдавливали.

Первым хватку ослабил Бьёрн, позднее я понял, насколько мудрее он повел себя в то утро.

– Мой брат возмужал! – крикнул он, и все это услышали. – Повезет тому, кто окажется рядом с ним плечом к плечу в бою, когда поют мечи и летят стрелы.

Было непривычно слышать такие слова от Бьёрна, казалось, что говорил скальд. Все вокруг согласно закивали головами, перешептываясь друг с другом, а Крестьянин подошел ко мне и похлопал меня по плечу своей здоровенной ручищей.

В последующие дни я мало видел Бьёрна. Он рано вставал, уходя на работу к Хальвдану Палате. Я понял, что Аслак решил разделить нас на время, потому что среди йомсвикингов не было принято помогать крестьянам в округе. Но Бьёрн был занят тем, что мастерил какие-то столы в усадьбе. Непогода поломала дом для рабов, и Хальвдан устал оттого, что рабы проживали в пиршественной палате. Вечерами Бьёрн приходил уставшим и был молчалив. Он сидел один, ел, а когда остальные собирались вокруг огня, чтобы послушать привычные истории о том, как гибли друзья, как приходилось покидать страны, оставляя любимых и наложниц, Бьёрн забирался под одеяло спать. Так продолжалось восемь дней, но на девятый вечер он повел себя по-другому. Брат похватал свинину, не снимая обуви, буркнул, что у него какие-то дела и ему надо будет уйти.

В тот вечер шел снег. Я выскользнул на улицу и увидел, как фигура брата растворяется в метели. Он шел большими быстрыми шагами вниз в сторону гавани, какое-то время я еще слышал его шаги, но они затихли, и наступила полная тишина. Больше всего мне хотелось побежать за ним. Но вместо этого я смахнул снег со скамьи у стены дома и сел, ко мне прибежал Фенрир и забрался на руки.

Я снова услышал шаги, поскрипывал снег. То шла Торгунна, я увидел ее длинные светлые волосы, выглядывающие из-под капюшона накидки. Возможно, она просто проходила мимо, мне трудно было понять в темноте. Но Фенрир спрыгнул с рук и побежал к ней. Торгунна не стала наклоняться, чтобы погладить его, вместо этого она скользнула взглядом по следам до скамейки, где я сидел.

– Торстейн Тормудсон, – послышался ее голос. – Это ты там сидишь?

– Да.

Торгунна посильнее закуталась в накидку:

– Это тебя зовут Корабел, так ведь?

– Да, – сказал я. – Меня.

Торгунна наклонилась и погладила Фенрира по спине:

– Ты неглупый малый, ведь так?

– Надеюсь.

– Так что ты понимаешь, о чем можно говорить, а о чем лучше молчать.

– Да. – Я кивнул и отвел взгляд от нее, чувствуя себя неблагоразумным мальчишкой, который получил нагоняй. Дело касалось лишь взрослых, а мне не следовало мешаться. Торгунна пошла дальше и вскоре скрылась из виду.

Я не нашел в себе мужества, чтобы рассказать Бьёрну о разговоре. Я теперь работал в кузнице, а брат делал столы для Хальвдана Палаты. Крестьянин продолжал обучать меня мастерству владения датским топором, но теперь занятия проходили на снегу, и мне было тяжело стоять прямо из-за моей хромой ноги. Крестьянин еще начал рычать на меня, как он это делал во время стрельбы из лука. Он издевался надо мной из-за ноги, которая как будто не принадлежала мне, потому что и сам был хромым. Но вскоре Крестьянин нашел слова, от которых я моментально выходил из себя. Сначала он попросил отложить топор в сторону, мы стояли на снегу, он вздохнул и спросил меня о моем отце. Каким человеком он был, как он умер? Крестьянин знал, что мой отец был мертв. Я ответил, что люди Олава убили его, меня схватили и сделали рабом. Крестьянин попросил теперь поднять топор и прорычал мне, что я трус, который не бился вместе с отцом, когда пришли люди Олава. Эти слова привели меня в бешенство. Я направил топор на него, но мои удары были слишком размашистыми, и вскоре я получил по рукам от Крестьянина, и топор выпал у меня из рук.