Йомсвикинг

– Датский конунг – жесткий человек, – произнес Бьёрн. – Но он ничем не хуже других, у которых мне доводилось служить.

– Так ты теперь у него на службе? А я думал, у Сигвальди.

– Сигвальди служит Свейну, как Вагн Бурицлаву. Мы, йомсвикинги, поступаем так, как нам велят, но до тех пор, пока нам платят.

До того момента я никогда так не думал, а потому разозлился. Разве йомсвикинги не свободные, достойные люди? Разве мы не были самыми бесстрашными воинами, на которых самому Одину было приятно посмотреть сверху? То, как рассуждал Бьёрн, все упрощало.

– Сигвальди и Свейн, – проговорил я. – Они грабители и убийцы.

Бьёрн ухмыльнулся и покачал головой:

– Братишка… Мы тоже.

Больше мы тем утром не разговаривали. Помню, как я взял лук и колчан со стрелами, сказал Сигрид, чтобы она присмотрела за Фенриром, и ушел, не сказав ни единого слова своему брату. Остаток дня бродил по снегу с луком, но даже не притронулся к стрелам. Единственное, о чем я мог думать, так это о словах Бьёрна. Меня заботило не столько то, что он сказал, а то, каким образом он это сделал. Он вел себя снисходительно, и это его «братишка»…

В тот год я стал взрослым, но, размышляя об этом сейчас, понимаю, что во мне было еще много ребячества. Оно не давало мне видеть, как многие боятся и ненавидят йомсвикингов. Куда бы мы ни поехали с Бурицлавом, крестьяне были вынуждены кормить нас, а мы даже ни разу не поблагодарили их. Убийцей я тоже был, по-другому и не сказать даже. То, что Вагн, Аслак и другие воины, с которыми я делил кров, грабили, разбойничали и убивали людей, как и Сигвальди со Свейном и прочими хёвдингами, я отказывался принимать.

Мы с Бьёрном оставались в усадьбе, а поскольку он ничего не говорил по поводу того, чтобы вернуться обратно, то и я тоже молчал. Мы помогали с заготовкой дров, ели не больше остальных за столом, и Свартур, должно быть, подумал, что мы решили остаться. А поскольку мы были йомсвикингами и один из нас служил самому конунгу, он не осмеливался ничего нам сказать.

Хальвар и Йостейн Карлик приплыли вечером несколько дней спустя. Я впервые увидел Йостейна с момента битвы за Йомсборг, и надо сказать, что датский конунг хорошо его кормил, у него вырос живот, а щеки округлились. Свартур встретил их на дворе, а Хальвар долго жал ему руку, как будто они уже были знакомы. Хозяева открыли бочку с пивом, поставили кружки, и мы сели за стол. Хальвар рассказывал, как уже говорил Бьёрн, что ни один из йомсвикингов больше не был пленником у Свейна Вилобородого. Они могли уйти, если бы захотели, но поскольку Йомсборг пал и ходили слухи, что Вагн повел выживших на службу к вендскому конунгу, то многие решили остаться. Сигурд, сын Буи, со своими людьми отправился в викингский поход, рассказывали, что они пошли в Балтийское море и по рекам Руси, что Сигурд награбил так много добра и отстроил Йомсборг снова. Кто-то отправился на запад, но никто не поехал в страну вендов. Ни один йомсвикинг не захотел служить вендскому конунгу.

Когда на следующее утро Хальвар и Йостейн отправились дальше, Бьёрн поехал с ними. Я стоял на берегу и смотрел, как они уезжают. Я помню, как сложно мне было это принять. Почему Бьёрн уезжал от меня, когда мы только встретились? А что с его дочкой? Неужели он не хочет отправить весточку Торгунне, что он жив и что у ребенка есть отец? Он поднял руку, чтобы попрощаться, и шнека исчезла в морозном тумане, был слышен лишь плеск воды.

Отъезд Бьёрна снова погрузил меня в смертельную тоску. Давно она меня не мучила, но теперь приступила с такой силой, что, когда я вернулся в дом, у меня были силы только для того, чтобы доплестись до очага. Там я сел, и, когда Сигрид подошла ко мне узнать, что меня беспокоило, у меня не было даже сил, чтобы ответить. Она поняла, что я печалился из-за отъезда Бьёрна, поэтому села рядом со мной и начала гладить по голове, тихонечко утешая меня и прося не принимать все так близко к сердцу. Все образуется, здесь, у Свартура, мы в безопасности, она слышала, что брат был одним из людей Свейна и находился под его защитой. Мы могли бы остаться здесь на зиму, если будем помогать хозяевам двора.

Я тосковал два дня, выходя на улицу, лишь чтобы облегчиться. Сигрид по возможности была рядом со мной, а по ночам ко мне ложился Фенрир. На третий день я встал и побрел к Вингуру, который терпеливо ждал меня в той части, дома, где находились животные. Я долго стоял, прислонившись головой к его груди, прислушиваясь, как внутри бьется его большое сердце, ощущая, как его теплая шерсть касается моей щеки. Потом я его оседлал, взял лук и поехал.