Йомсвикинг

Эйстейн Пердун сидел за столом с Фенриром в обнимку и кружкой на столе. Рядом с ним на земляном полу лежала мохнатая меховая накидка и специальная одежда, сделанная из кожи козла, наполовину пустой колчан, два зайца и пара свернутых шкур. Эйстейн посмотрел на нас, когда мы с Сигрид вошли, опустил Фенрира на пол и подошел, чтобы поздороваться. Он схватил меня в охапку, в нос мне ударил сильный запах человека, долго находившегося в пути, он рассмеялся и обнял меня еще крепче. Сигрид прижималась ко мне. Она взяла мою руку и поинтересовалась, не хотели бы мы присесть, потому что я устал после охоты и мне надо было отдохнуть. Свартур усмехнулся и сказал, что я действительно выглядел уставшим, что закономерно после такой охоты. Эйстейн сел за стол, Сигрид отпустила мою руку и шепнула мне на ухо, что слышала, зачем он приехал.

Эйстейн вначале не сказал ни слова, лишь пил пиво из кружки и с интересом разглядывал дом, казалось, что он только приехал. Сигрид ушла на ту половину, где были животные, там они стояли с Силой, одной из дочерей Свартура, склонив головы друг к другу. Сила поглядывала на меня и хихикала, потом что-то шепнула Сигрид на ухо. Я понимал, что теперь всем будет известно, чем мы занимались с Сигрид. Эйстейн отпил из кружки, прежде чем рассказать мне, зачем он приехал. Он вытер усы ладонью и откашлялся.

– Бурицлав устал кормить Олава с его людьми. Говорят, что норвежский конунг отправится в путь на север, как только сойдет лед.

– Да, я думал об этом, – кивнул я.

– Свейн сказал, что ты был у него. Он рассказал, что ты был у него и выдал Олава.

Я снова кивнул.

Эйстейн сделал большой глоток, поставил кружку на стол, погладил свой указательный палец, весь грязный после длинной дороги.

– Я понимал, что ты поедешь этой дорогой, Торстейн. Я предполагал, что ты поедешь наверх сюда, чтобы рассказать датскому конунгу, что Олав Воронья Кость находится в берлоге Бурицлава и надоедает ему. Что ты захочешь отомстить.

– Да, – согласился я. – Захочу.

– Твой брат… – Он искоса посмотрел на меня. – Я хочу поздороваться с ним.

Я ничего не ответил. Что я мог сказать? Эйстейн очень бы удивился, узнав, что мой брат предпочел остаться у датского конунга, а не приехать ко мне. Я и сам этого не понимал.

– Хальвар и другие воины интересуются, будешь ли ты сражаться вместе с ними, когда придет Олав.

Вначале я ничего не ответил. Я посмотрел на Сигрид. Она по-прежнему стояла с Силой. Они обе поглядывали на меня, взгляд Силы стал лукавым.

– Сигрид это не понравится, – тихо сказал я. – Если я погибну… Она останется одна.

Эйстейн в раздумье погладил свою взъерошенную бороду. Он посмотрел на меня, потом на Сигрид, хмыкнул и пробормотал, что он все понял, что мне больше не надо ничего говорить. Он добавил, что меня никто не будет судить, если я не присоединюсь к воинам Свейна, чтобы сражаться с Олавом, но разве я не мечтал о мести?

– Если ты пойдешь с нами, – добавил он, – возможно, именно твоя стрела отправит норвежского конунга к Хель. Или… – Он кивнул в сторону моего топора, стоявшего возле входа у двери. – Твой топор.

К столу подошел Свартур. Он принес две кружки и бочонок. Одну кружку отдал мне и налил пиво себе, Эйстейну и мне. После этого плюхнулся за стол, ворча, как старая сонная собака, поднес кружку к губам и отпил. Я выпил тоже. Пиво Свартура было крепким, с насыщенным вкусом.

– Олав – жесткий человек, – произнес он. – Нелегко будет его одолеть.

Свартур покачал головой и добавил, что Свейн тоже силен, что он ненавидит Олава за предательство в Англии и что, как рассказывали, он поклялся повесить его голову на форштевне корабля конунга. Свейн был ужасным человеком, что-то такое было в нем, что заставляло врагов трепетать. Свартур знал это не понаслышке, он сам в молодости был на службе у конунга.

Мы с Эйстейном пили из кружек, а Свартур что-то бормотал себе в бороду, качал головой и сжимал переносицу, как будто хотел избавиться от каких-то горестных воспоминаний. Эйстейн кашлянул и сообщил, что он не собирается возвращаться к Бурицлаву и что он не единственный йомсвикинг, уехавший за последнее время. Большинство поехало на запад, а некоторые отправились на заработки в Миклагар. Он сделал еще один глоток, рыгнул, почесал затылок и добавил:

– Бурицлав считает, что его исцелил христианский бог. Он так решил. И теперь он просит Вагна, чтобы тот тоже крестился.

– Что Вагн говорит? – поинтересовался я.

– Не знаю, Торстейн. Но некоторые наши братья по оружию уже носят кресты. Крещеные предупреждают, что наступает новое тысячелетие и что нас будут судить. Говорят, Белый Христос воскреснет из мертвых и будет ходить среди обычных людей.

– Это всего лишь разговоры. Никто не может воскреснуть из мертвых. – Я задумался и вспомнил байки отца об Одине, которые он нам рассказывал с Бьёрном, когда мы были маленькими. – Должно быть, это Один. Никто больше не сможет.

Эйстейн и Свартур закивали, соглашаясь со мной. Свартур предложил выпить за Одина. Мы произнесли тост и выпили, и больше не говорили о вендах и их страхе божием.

* * *