Йомсвикинг

В тот день нам повезло: Свейн был в отличном расположении духа. Прошло совсем немного времени с того момента, как нас попросили подождать под стрехой дома, и мы увидели Свейна. Он держал за руку мальчика лет семи-восьми. Они остановились в паре шагов от нас. Одну руку Свейн положил на свою окладистую бороду, в тот день в ней не было косичек, а его другая рука лежала на плече у мальчика. Ребенок был одет в красивые одежды: на нем были синие штанишки и тканый поясок, отороченная мехом накидка и заячья шапка.

– Я обещал взять каждого йомсвикинга, кто придет ко мне на службу, – сообщил Свейн. – И тебя тоже. Ты же брат Бьёрна Тормудсона, так ведь?

Я кивнул.

– Займешь его место.

Я удивился.

– Его место? Но он сам… Разве ему не нужно это место?

Свейн ничего не ответил, лишь фыркнул в усы и продолжил с мальчиком свой путь по деревянной мостовой. Я повернулся к Эйстейну, который стоял и пинал сугроб:

– Бьёрна здесь нет?

Эйстейн все бил снег.

– Нет… Его здесь нет.

– Но ты же сказал, что он здесь. Ты же хотел поприветствовать его, поздороваться с ним.

– Я этого не говорил. Хальвар попросил об этом. Его попросил Бьёрн, еще до отъезда.

– Куда он уехал?

– Я не знаю. Никто не знает.

Я схватил Эйстейна за руку.

– И ты ничего не сказал мне? Когда он уехал?

– Не знаю, – сказал Эйстейн и кивнул в сторону дома, стоявшего на другой стороне. – Тебе лучше спросить у Хальвара.

Там как раз появился Хальвар, с маленькими глазками и всклокоченной бородой. Его торс был оголен, и он щурился при дневном свете.

Я поговорил и с Хальваром, и с другими йомсвикингами. Они были уставшие, с похмелья, растолстевшие, все как один. Хальвар рассказал, что Бьёрн уже давно уехал с каким-то приятелем, который направлялся в страну вендов с китовым усом и тюленьими шкурами. Хальвару он сказал, что у него было какое-то дело к Вагну. Когда Сигурд, сын Буи, поинтересовался, поедет он один или же возьмет меня с собой, Бьёрн пожал плечами, как будто и сам не знал, что ответить. Потом он сказал, что лучше все-таки ему будет отправиться одному и чтобы никто не говорил мне о его отъезде. Он сел на корабль, судно вышло из бухты под порывами ледяного западного ветра, и с тех пор его никто не видел.

Мы с Эйстейном пробыли в доме весь тот день, он рассказал мне, что его попросили, чтобы он привез меня, потому что меня знали как бесстрашного воина и поэтому йомсвикинги хотели, чтобы я был с ними, когда начнется битва против Олава. Я сам рассказал им, что за гибелью моего отца стояли люди норвежского конунга. И хотя наконец-то представившаяся возможность мести была заманчива, я все равно желал вернуться обратно. Сюда я ехал не для того, чтобы воссоединиться с братьями по оружию, я поехал, чтобы поговорить с братом и уговорить его отправиться со мной обратно, а теперь я не знал, что мне делать. Отправиться за ним или же остаться дома с Сигрид? Я обдумывал и тот и другой вариант, но одно знал точно: я не могу остаться у Свейна. Позднее пришел человек от Свейна и сообщил, что вечером будет совершаться жертвоприношение. Ко мне подошел Хальвар и посоветовал остаться, потому что Свейн очень серьезно относится теперь к жертвоприношениям и мой отъезд мог его оскорбить.

Мне пришлось задержаться. С закатом солнца в ворота проехали телеги, запряженные быками, бочки выгрузили и покатили по мостовой в дом Свейна. Датчанин с толстым животом и рогом, покрытым серебром, остановился на пересечении улиц в крепости, постоял немного и начал кричать и призывать Одина и Фрейю, а потом затрубил в рог. Йомсвикинги начали выходить из домов. Мы собрались на перекрестке дорог вместе с дружинниками Свейна и двумя торговцами, прибывшими в тот день. Все поглядывали на бочки, Хальвар считал, что в них был мёд, потому что Свейн не хотел пить пиво во время жертвоприношения. Наконец дверь в дом Свейна открылась, и мы зашли внутрь, занимая места за общим столом; места хватало всем. Как и в Трельборге, все столы были поставлены вдоль длинной стены, за исключением стола, за которым сидел Свейн: он стоял возле очага. Свейн, мальчик и Торкель Высокий восседали за тем столом, наблюдая за нами, пока мы рассаживались, и, когда все гости уселись, тот толстый датчанин с серебряным рогом встал перед столом конунга и прокричал прислужникам, чтобы те шевелились, потому что сейчас все будут пить за здравие конунга.

Мы, йомсвикинги, умели пить. Дружинники не отставали от нас. Прислужники быстро наполняли кружки, мы поднимали их, выпивая за здравие. Здравица была такой, что нужно было выпить всю кружку до дна. Мальчик пил тоже, хотя его кружка была намного меньше наших.