Йомсвикинг

Вот мы подобрались к очередному борту. Брат Эйрика, Свейн, присоединился к нему. У него оставалось много людей, поэтому наш заслон из щитов подошел вплотную к краям борта. Дальше уже плотной стеной стояли дружинники Олава, от носа и до кормы. Сигвальди был на расстоянии нескольких человеческих тел от нас, он ревел, чтобы мы шли дальше, потому что он собирался насадить голову Олава на форштевень до того, как сядет солнце.

Но мы с Бьёрном так и не добрались до того заслона из щитов. С треском к носу пристало судно, на борту которого находились то ли даны, то ли шведы, то ли йомсвикинги. На борт корабля Олава поднимались люди, и их было очень много.

На судне стало так тесно, что мы стояли прижавшись с братом друг к другу. Мы были в центре – он со щитом, я с датским топором, и ничего не могли сделать. Мы слышали крики людей, тошнотворный звук металла, впивающегося в плоть, и всплески воды, когда люди спрыгивали в воду. Мы чувствовали тела, напирающие на нас, мы прекрасно понимали, что если не сможем их сдержать, то погибнем. Неправдой было бы, если бы мы сказали, что мы надеялись на бой с ними. Насколько было видно, мы были окружены. Я снял топор с пояса и передал его Бьёрну, который его взял, опустив свое копье. Мы ждали, зажатые между людьми, давившими на нас, потом давление начало ослабевать, и тогда я понял, что между нами и врагом оставалось лишь несколько людей.

Но вот и они упали, Бьёрн издал устрашающий рев и поднял топор. Стоявшие вокруг нас теперь лежали на палубе, вскоре стена из тел между нами и людьми Олава выросла до наших бедер. Эйрик и Свейн все еще были живы – я заметил, как они с горсткой людей забирались на корабль, стоявший за нами, – Торкеля я не видел. Я поднял свой датский топор и, с дикой силой им замахнувшись, попал одному воину Олава по руке, отрубив ее, потом топор вошел в плечо воину, стоявшему рядом, удар был настолько сильным, что его сбило с ног. Я замахнулся снова и попал по доспехам, сломав их и руку. Во мне снова поднялась ярость берсерка, от меня пятились люди вокруг, один из них поднял копье, чтобы метнуть в меня. Тогда Бьёрн поднял щит одного из погибших на носу и бросился передо мной, поймав его.

– Прыгай! – крикнул он. – Прыгай!

Только тут мы заметили, что упирались спинами в борт. Бьёрн толкнул меня в грудь, и я перелетел назад через борт.

Помню, как ударился лбом и оцарапался о борт и что вода была удивительно теплой. Я припоминаю, как погружался в воду, не переставая держать топор, как посмотрел на поверхность воды, она напоминала серебристый клин между поросшими водорослями корпусами. Наверху я с трудом различил фигуру, склонившуюся с судна. На меня смотрел Бьёрн, а потом красное пятно появилось на его голове. Я поплыл прочь, поддерживая его. Брат не шевелился и не издавал ни звука. Я плыл с ним между трупами, веслами, летящими стрелами, окровавленными людьми, пытающимися ухватиться за меня и молящими о помощи. Корабли были теперь разбросаны по всему проливу: они стояли сгрудившись в кучки, тут и там, и некоторые из них выглядели покинутыми. Вначале я хотел зацепиться топором за борт одного из них, но побоялся, что там могут оказаться люди Олава, и я не понимал, как мне поднять Бьёрна на борт. Поэтому я доплыл до мыса, где мы переночевали накануне. Он теперь был южнее нас, потому что во время сражения поднялся ветер и снес корабли на север.

Бьёрн не издал ни звука, пока мы плыли. Я плыл на спине, держа его за подмышки, придерживая датский топор на груди брата. Так было очень тяжело плыть, а теперь еще и волны сносили нас в сторону. Я разговаривал с Бьёрном, пока плыл. Я просил его, чтобы он проснулся, потому что казалось, он просто спит, если бы не кровь, стекавшая по лбу.

Когда я почувствовал землю под ногами, вытащил Бьёрна на берег. Мы выплыли как раз к тому месту, где стояла наша шнека. Я подошел к ней, взял шкуры и снял с брата мокрую одежду. На его голове виднелась рана, которую он получил, скорее всего, сразу после того, как столкнул меня в воду. Я снял повязку с его руки, порез был глубоким, и из него по-прежнему сочилась кровь. Я оторвал новые кусочки ткани от его рубахи, обмотал ими рану, затянув их потуже. Тогда его рот открылся и из груди вырвался клокочущий звук, но тело так и оставалось неподвижным.

Не помню, чтобы я плакал. В памяти осталось лишь то, как, обессиленный, я сидел рядом с телом своего брата. Когда появились мародеры, они ткнули в меня палкой и пробормотали, что я сошел с ума. Они подошли к Бьёрну, начали рыться в его сырых вещах, а когда не нашли ничего, повернулись ко мне. Их было пятеро, все в наручах, цепочках и ожерельях, с полными кошельками денег. Все это они забрали у тех, кому удалось выбраться на сушу, но кто был слишком слаб, чтобы дать отпор. У одного не было кончика носа, что явно указывало на то, что его раньше наказывали за кражи. Его я хорошо запомнил, потому что он полностью повернулся ко мне и уставился мне в глаза.