Йомсвикинг

Скотину мы перегнали к Свартургарду. Тивар встретил нас во дворе. Он стоял, одной рукой обнимая жену, а другой – дочь. Я сказал ему, что меня преследуют и, возможно, ему было бы лучше прихватить свою семью и уплыть со мной. На это он отвечал, что не сражался с норвежским конунгом, достаточно уж того, что он потерял отца и братьев, из своего дома он не уйдет. Услышав это, Хальвар фыркнул и пихнул его в плечо, разве он не понимает, что люди Олава убьют его, если придут сюда? Они сожгут хутор, зарежут скотину, а женщин угонят в рабство, если вообще оставят им жизнь.

Тивар некоторое время прожигал нас взглядом, потом резко развернулся и погнал дочь и жену в дом.

Мы стояли и смотрели, как они связывают шкуры, одеяла, мешки с зерном и пучки репы. Детей послали к ручью наполнить водой мехи, и вскоре Тивар с женщинами и детьми были готовы отправиться в путь. Они собирались пойти на Ходдегард, там было много мужчин, они смогут отогнать людей Олава, если те объявятся неподалеку.

Я долго провожал их взглядом. Больше всего меня огорчало, что они увели Вингура. Он то и дело оглядывался на меня, пока Тивар тащил его за собой. Не понимал, почему эти люди уводят его от меня.

На берегу у хутора Хальвара с Эйстейном ждала лодка, такая маленькая, что, когда мы с Эйстейном сели на среднюю банку и приготовились грести, мы задевали друг друга плечами. Бьёрна устроили на корме, а Сигрид села рядом с ним с Фенриром и накрыла его шкурой. Хальвар и Щенок заняли место на носу, и вот мы направили лодку на восток, против ветра и волн.

С того самого момента, когда я покинул Норвегию в первый раз, я не испытывал такой черной тоски, как в тот день. Она опустилась на меня как тяжелое ярмо на плечи, и, когда мы поменялись на веслах и наши места заняли Хальвар и Щенок, Хальвар спросил, не заболел ли я. Я даже не смог ответить, но Сигрид пояснила, что я, верно, волнуюсь за Бьёрна. Сейчас он заснул, но сон был беспокойным, и каждый раз, когда нос врезался в новую волну, он сжимался и стонал от боли.

Ночь мы провели на берегу, там же, где мы с Бьёрном останавливались на ночлег. Мы устроили прикрытие от ветра из камней и плавника, растянули пару шкур и сгрудились под ними. Найти сухие дрова было невозможно, так что той ночью пришлось обходиться без костра. Мы сидели закутавшись в одеяла и прижавшись друг к другу, чтобы согреться, и заснуть мне не удалось. Закрывая глаза, я видел жуткие картины. Передо мной представала отрубленная рука Эйстейна Кулака, как она покатилась по палубе и остановилась ладонью вверх; пальцы последний раз дернулись, и рука осталась лежать как огромное дохлое насекомое. Я видел, как падает Свартур со стрелой во лбу, видел, как ко мне бегут воины и внезапно останавливаются, когда их встречают удары секиры. Во время битвы я их едва замечал, все вокруг меня закручивалось вихрем тел, оружия и щитов, но теперь я вдруг увидел их всех, каждое лицо, я слышал тошнотворные звуки, с которыми лезвие рассекало кожу и вспарывало плоть и мышцы, резкий хруст ломающихся рук и ног и крики, испуганные крики…

Может, эти картины мучили меня потому, что я убивал людей, с которыми когда-то сражался бок о бок. Думать об этом было нестерпимо.

Той ночью ни один из нас не выспался. Завывал ветер, дождь хлестал наше жалкое убежище. Я долго думал о Вингуре, о том, что может с ним случиться, если люди Олава придут за Тиваром и его домочадцами. Они его зарежут или уведут с собой? Может, они перережут ему горло, срежут мясо с костей и завернут в шкуру, а потом отправятся дальше. Теперь они вне закона, как когда-то мы с Бьёрном. Их конунг мертв, страна вновь перешла под руку ярлов Тронхейма.

Посреди ночи Бьёрн проснулся, он, пожалуй, единственный из нас смог заснуть. Хотя сном то назвать было трудно, он проваливался в забытье, и это меня пугало. Я понимал, что его ударили по голове, когда он выпихнул меня за борт, но потом ведь он оставался на ногах и вроде бы выздоравливал. Теперь он съёжился между мной и Хальваром, Фенрир прижался к его животу, он бормотал и постанывал, но вдруг его ноги дернулись, и он сел тяжело дыша.

– Мне приснилась дочь, – прошептал он. – Она стоит на лугу. Но боится меня. Она не знает, кто я такой. Она убегает.

– Не думай об этом, – посоветовал я. – Попытайся уснуть.

Бьёрн покачнулся и схватился за голову:

– Больно.

Я обнял его и заставил лечь.

– Надо поспать. Тебе нужен отдых.

Он помолчал. Сигрид, должно быть, проснулась и натянула край своего одеяла ему на ноги. Похоже, он решил, что это сделал я.

– Спасибо тебе, – произнес он. – Ты хороший человек, Торстейн. И хороший брат. Лучшего брата не найти.

Я не ответил. Для Бьёрна это были сильные слова. Он никогда не говорил мне подобного.