Йомсвикинг

– Тот солнечный камень, что я тебе подарил… Научись им пользоваться, Торстейн. А еще помнишь… Помнишь, что я тебе рассказывал, когда мы были в Йомсборге? Есть такая земля на западе, братишка. Там много лесов и земель, они лишь ждут плуга. Я слышал, что там растет виноград, как в странах вокруг Миклагарда. Исландцы уже доплыли туда. Им потребуются люди, которые умеют строить корабли. Если я не умру… Я хочу, чтобы мы уплыли туда, Торстейн. Если умру, ты должен плыть туда без меня.

– Ты не умрешь.

Бьёрн усмехнулся. То был странный звук, скорее похожий на кашель.

– Может, ты теперь и важный человек, с хозяйством, женой и всем таким. Ты думаешь, что можешь многим управлять… Но смертью ты управлять не сможешь, Торстейн.

Вскоре Бьёрн опять погрузился в беспокойный сон. Я не спал, волнуясь за него, и ночь была ужасной. Во тьме таились привидения, в какой-то момент мне представилось, что в завывания ветра вплетаются стоны: то мертвецы Хель поднялись из Нифльхейма, чтобы увести моего брата. Но как это понять, ведь его раны получены в бою? Почему на крыльях ветра к нему не спускаются валькирии? Бьёрн должен сидеть рядом с нашим отцом в Вальхалле, и сам Один со своими эйнхериями должен поднять чашу, приветствуя его.

Ближе к рассвету я, должно быть, уснул, и вдруг проснулся, когда Сигрид потрясла меня за плечо. Я услышал душераздирающие вопли и увидел, что Бьёрн стоит по колено в воде. В руке он держал сакс, приставив его ко лбу, казалось, он вот-вот вонзит его прямо в голову. К нему подбежал Эйстейн, но Бьёрн взмахнул саксом, угрожая ему, и зарычал, чтобы тот держался подальше.

Я поднялся на ноги. Бьёрн приставил острие сакса ко лбу прямо над правым глазом. Но не успел он нажать, как на него накатил какой-то приступ. Он отступил на два шага назад, споткнулся, налетев на лодку, ухватился за борт и стоял, обводя нас пустым взглядом. И тут случилось что-то странное: по его телу прошла судорога, он вдруг выпрямился, на губах появилась улыбка. Из носа и уголка правого глаза потек гной, Бьёрн выдохнул, нагнулся и высморкался в кулак. «Клянусь Одином…» Он показал нам ладонь, полную свернувшейся крови и комков засохшего гноя. Затем он вышел на берег, снова высморкался, и из обеих ноздрей у него обильно потекла вязкая кровь.

Мы позавтракали хлебом с луком из припасов Сигрид. Когда мы отплывали, Бьёрн сидел на корме, глядя на море, и казалось, что боль его совсем отпустила. Хальвар заметил, что видел такое и раньше. Когда человек получает удар в голову, в черепе может образоваться пробка. Там есть такие пустоты, они идут от носа и глотки вверх по лбу, и, если там засядет пробка из крови, человек может чувствовать тошноту или вообще сойти с ума от боли. Бьёрн кивнул. Теперь ему стало лучше, благодарение Одину. «Ты лучше море поблагодари», – отозвался Хальвар и добавил, что ему, скорее всего, помогла соленая вода, ведь накануне, когда мы плыли, нас то и дело захлестывало волной, она и прочистила ему голову. Эйстейн утвердительно кивнул, добавив, мол, верно, так и было, а Хальвар заключил: «Море – друг каждого мужчины». Бьёрн провел рукой по лбу, лодка поднималась на волнах, и мы со Щенком опять сели на весла.

Повернув на север, мы пошли по ветру и вскоре оказались между Зеландией и Фюном. Корабли, стоявшие у мыса Рёнес, было видно издалека. Мачты походили на лес из голых стволов, а в середине вздымалось дерево выше прочих. То был Великий Змей, он тщетно натягивал якорный канат, окруженный другими кораблями. Свейн, Олоф и сыновья ярла еще не завершили сражение. Все эти дни они потратили на то, чтобы разделить между собой корабли Олава, а также топоры, копья, луки, саксы и кинжалы, сотни и сотни, оставшиеся после побежденных. Их свалили кучами на палубы кораблей, сосчитали и вытащили каждую стрелу, застрявшую в досках палубы и в бортах кораблей.

Пробираясь между кораблями, мы услышали раненых. Те звуки я никогда не забуду. Не было криков, никто не призывал Одина и его сыновей, не просил придать сил. С кораблей раздавались лишь тихие стоны. Когда мы подплывали ближе к какому-нибудь судну, мы слышали, о чем говорили на борту, шепот воинов, уставших от ран, и их друзей и братьев по оружию, ухаживавших за ними. На мысу горели погребальные костры; многие уже погасли, но когда мы проплывали мимо, то видели, как загорается еще один, и еще одно тело в окровавленной тунике укладывают на два обломка доски и поднимают на костер.

Недалеко от мыса мы нашли корабль Свейна. Хальвар окликнул людей на борту, и Свейн самолично вышел к планширю. Он был полуодет, как и в первый раз, когда я увидел его. Он стоял, выпятив свое брюхо, держа рог с пивом, и злобно на нас уставился, будто не узнал. Потом он отхлебнул из рога и ткнул в меня пальцем.

– Ты. Торстейн. Корабел.

– Да, это я.

Свейн отвернулся и отошел от борта. Нам сбросили концы, чтобы закрепить на форштевне и ахтерштевне, и мы с Хальваром взобрались на корабль. Щенок закутался в одеяло и попытался накинуть его на голову, как капюшон рясы: он боялся, что воины на корабле его узнают.