Закончив со стрижкой, Эйстейн Кулак смел мои волосы и выкинул за борт. Я сидел на сундучке рядом с Бьёрном, стоял пригожий день, на небе – ни облачка; парус туго натянут, и корабли по-прежнему шли рядом друг с другом. Прямо у нашего правого борта шел корабль Олава, и на нем я увидел Щенка, он стоял у носа и смотрел на восток. Бьёрн объяснил мне, как с ним обстояло дело. Олав потребовал, чтобы сын оркнейского ярла поплыл с ним, чтобы привязать к себе Оркнейские острова. Ни один отец не будет поддерживать врагов человека, у которого служит его собственный сын.
Тут Бьёрн принялся называть мне имена всех людей на борту, четверых из них я обязательно должен был запомнить. Если, приплыв в Норвегию, мы встретим врага, наши корабли попытаются держаться вместе. В этом случае мы будем повиноваться приказам Олава, отдаваемым флагами с борта его корабля. Если кораблям придется разойтись, что может случиться довольно скоро, каждый корабль будет действовать самостоятельно, под управлением шкипера. Наш шкипер сейчас стоял на корме рядом с рулевым: то был высокий тощий человек с огненно-рыжей бородой и редкими пушинками волос. Асгейр Штаны – так его звали, что было весьма странно, ведь штанов он как раз не носил, а ходил в килте. Рулевой был этаким широкоплечим медведем с косматой темной бородой, его звали просто Конь, но в хорошем подпитии его нередко называли Кобылой. Бьёрн не знал, почему тот получил такое прозвище, но пояснил, что Коня никогда нельзя называть Кобылой в его присутствии, иначе он приходит в ярость и крушит все вокруг.
В морской битве, продолжал Бьёрн, шкипер всегда пытается взять на абордаж и очистить корабль противника. Но если так случится, что нападут на
Как у большинства воинов на корабле, у моего брата тоже было прозвище. Обычно его звали просто Бьёрн, но, если дружинники выпивали и начиналось веселье, его звали Бьёрн Удар в брюхо. Я подозревал, откуда взялось это прозвище, но меня оно наполняло своего рода восхищением. Мой брат – настоящий воин, один из лучших людей Олава. И в каком-то смысле именно поэтому все казалось таким, как раньше. Бьёрн всегда, даже когда мы были совсем маленькими, опекал меня. Именно он научил меня плавать, и именно он следил, чтобы я не взбирался на самые крутые склоны и не разбился. Бьёрн защищал меня от сыновей бонда, если бы не он, они бы изводили меня куда хуже. А теперь он, Бьёрн Удар в брюхо, снова будет меня защищать.
Самого меня взяли на корабль за мое умение строить суда, и поэтому меня стали звать Торстейн Корабел; прозвище, данное на Оркнейях, прочно ко мне пристало. Весь второй день на борту я провел, осматривая оснастку и корпус, об этом меня попросил Асгейр. Меня пустили и в трюм, и там я долго стоял среди сундуков Олава, держа в руках факел, томимый желанием поднять крышку одного из них, но все же не осмелился. Я не собирался ничего красть, вором я никогда не был. Мне хотелось просто посмотреть. Но я понимал, что, если кто-то спустится и увидит меня у открытого сундука, меня начнут подозревать, а я ведь видел, что Олав может быть жестоким.
Ни под палубой, ни на ней я не нашел ничего, что требовало бы починки. Похоже, корабль был совсем новым. Единственное, что нужно было подправить, – это крепление рулевого весла. На таких больших драккарах, как корабли Олава, рулевое весло представляло собой длинный шест, который переходил в широкую лопасть, погруженную в воду. Весло крепилось к борту судна на четырехугольном куске дерева. Для управления рулем к нему крепился румпель, идущий под прямым углом к веслу, так что рулевой стоял, держа румпель перед собой. Из-за того, что румпель находился в постоянном движении, он нередко расшатывался, и именно это случилось на нашем корабле.
Я разогрел жир и смазал верхнюю часть весла, а затем обвязал румпель сверху и снизу. Таким образом румпель мог расшатываться сколько угодно, соскочить он уже не мог. Асгейр Штаны был в полном восторге от этого и сказал, что, как только мы причалим к берегу, он покажет Олаву мою работу. По его словам, на других кораблях случалось то же самое.