Йормундур (СИ)

— Сдался нам этот конь. — Эсберн наградил Тордис обжигающим взглядом. — Нашей ярлице простые лошади не годятся — ей подавай тех, что плавают, как лосось, а кусают, как акула.

Четверо охотников вернулись из лесу с тяжкой ношей, но не от того, что много дичины настреляли в тот день, — смерть товарища легла на их плечи. Тордис в пыль рассорилась с Эсберном, обещание явиться к отцовскому пиру и вовсе вылетело из головы. Девушка отправилась погреться в какой-то вшивый трактирчик, не распространяясь о службе ярлу. Там поела и выпила, разговорилась с местными, и те её по доброй душе изрядно напоили вишнёвой наливкой. Проснулась воительница, лёжа головой на грязной столешнице. Всё ещё стояла ночь. Девица заплатила с лихвой, ноги сами понесли по каким-то улочкам да переулочкам, сделалось дико холодно, и, завидев впереди приличную на вид постройку, Тордис потянуло туда.

Ввалившись в чей-то просторный хлев, искательница приключений не без удовольствия втянула запах домашнего скота и прелой соломы. Бог свидетель, ей приходилось не раз ночевать в хлеву в обнимку с коровой, и это не худшие из ночлегов Тордис и её матери. Но этот хлев оказался не простой. Пошарив по стенам, девица нащупала что-то длинное и тяжёленькое — в руках показались конские удила. Тордис повертела вожжами, кивая каким-то своим мыслям, и, почувствовав жуткую усталость, калачиком улеглась на ближайшую охапку сена.

Сон не шёл. К горлу подкатывала злополучная наливка. В голове крутились дурные мысли. Тордис поворачивается то так, то эдак, то укрывает открытый бок, то одну ногу, то вторую — не йдёт сон и всё! Мало того — ещё и с порога дует (закрыть дверь, разумеется, не догадалась). Так несчастная и мучилась, пока в свете дверного проёма ни очертился странный силуэт.

Казалось, Тордис протирала в незнакомце дыру минут пять. Подняться нету мочи — наливка всё еще действует. Вот человек на пороге сделал шаг, тихо приблизился. В такой кромешной темноте Тордис и отца б родного не признала — а тут… Некто подошёл совсем близко, опустился на колени. Тордис опомнилась, резко села, осовелые глаза прищурились.

Сон то или явь? Перед ней — красивый нагой молодец. Плоть жилистая, тугая, рельефы, как у римских статуй — не налюбуешься. Вот только кожа местами как будто звериной шерстью поросла — на груди, на руках и кое-где ниже. А лик, что у ангела! Чёрные волосы мокры — никак, из ведра окатили. Глаза глядят с любопытством, и так… пристально, точно околдовать хотят.

Пригожий молодец упёрся на руки, подполз совсем близко, так что с волос брызнуло несколько капель. Тордис обвила стройный стан, чужие мокрые руки забрались под накидку. От смоляных волос повеяло душистыми травами. Тордис поджала ноги, обняла юношу ещё крепче… и как перевернёт!

Бедняга и сам не понял, как его скрутили и оседлали. Воительница не чаяла, что будет так просто: заломила руки накрест, как учил отец, сверху прижала коленом. Тот даже не вскрикнул — что там! — даже не ругнулся! Тордис без труда сунула в чужие зубы железные удила, натянула вожжи. Молодец испугался, забился, в огромных глазах прямо-таки детский испуг.

— Ш-ш-ш-ш! Ти-ихо, тихо, жеребчик. А то я тебя не узнала, — дернула за всклокоченные волосы, а в тех как будто цельные ракушки налипли да песку полным-полно. — Ну всё, всё, не балуй. Знаю, не любишь узды, — хватка ослабла, пальцы нежно взъерошили мокрые кудри. — Полюбишь как миленький.

«Жеребчик» извернулся, выкрутил шею, и Тордис рассмотрела, как пышут чёрные глаза, как глядит сквозь них сатанинская сила, излучая кровавый свет. Впервые храбрая девица поняла, что шутит с настоящим демоном.

В ту же минуту вышеупомянутый епископский конюх как раз делал обход. Мужик, освещая дорогу фонарём, шёл обратно в свою лачугу, как вдруг услыхал оглушительное ржание. Рука с фонарём повернулась к хлеву, другая сдвинула колпак на самую макушку. И в следующий миг прямиком из халупки опрометью выскочил вороной конь, едва не путаясь в ногах. Сшибая всё на своем пути, лошадь бешеным галопом поскакала в сторону реки. Где её хозяин и кто напугал животинку, конюх так и не узнал — уж больно много на одну ночь всякой чертовщины!

Невзирая на отсутствие дочери ярла на пиру, гуляние таки состоялось. Кто б ни болтал, дескать обычаи христиан и язычников, что небо и земля, на самом же деле всякий государь, будь он королём или конунгом, обмывает свои победы вином — даже если дались они кровью. На празднике живых нет места павшим! И вот Гундред закатил славную пирушку, и никто на ней не горевал, и всюду рекой лилась брага да звучали песни. А наутро, как следует отоспавшись и опохмелившись, северяне уже вспомнили о пропавшей Тордис.