Иосиф

– А другие дворы Солонцовские топило? – опять я пытаю мать.

– Не топило, – отец отвечает вместо матери и вновь с улыбкой, обращенной к жене.

– Мам! Если на мосту коню по пузо было, как ты говоришь, все наши Солонцы затопило бы, и нашу хату в том числе. Ты сама представь! Если бы вода до такого уровня поднялась! На метр! Больше…

– Да Гришатка, он жа пьяный ехал! – парирует мать.

– Ну и что?! – опешил я. – Конь-то трезвый был?

– Тверёзый! – радуется отец.

– А чего ты радуисси, Иосиф? Чего ты радуисси? – начинает нервничать мать. – Весь народ, Паша, весь народ говорил, что Гришатка пьяный ехал!

– Мама! – не отстаю я. – Но причем тут Гришатка, если коню воды было выше пуза?!

– Выше пуза! – не сдается мать.

– А как же Солонцы не затопило?

– Мг! – основательно припертая неоспоримыми фактами, мама соображает всего секунду. – Да коняшка-то, Паша, коняшка был маленький ишшо! Маленький был совсем! – мать уничижительно показывает рост коня. С добрую собаку вышло.

– Так он ехал на коньке-горбунке?! – поражаюсь я.

– На каком горбунке, Паша? На каком горбунке? – обижается мать. – Весь народ видал и рассказывал, а ты…

– Во, натура! – отец торжественно трясет пальцем. – В жизни нашу матерь не переспоришь! Всегда вывернется сухой! Вот и Пашаня такой была! Но Пашаня была поглупей трошки, а наша матерь…

– Что же ты, семижёнец ты наш, Пашаню суда приплел? И вечно, вечно ты на Пашаню хвост пушишь! – мать легко поменяла невыгодно создавшуюся для неё в данную минуту тему разговора. – И как жа ты с ней жил, если она и такая у тебя, и разэтакая…

– О! Нина Димитриевна! Ты меня напрасно не жури! Я, всего-навсего, троежёнец! А с Пашаней я жуть как мучилси! Слезки свои горькие вытирал и ждал, када ты подрастешь!..

Мы пили чай, заедали варениками из черной смородины и молчали. Уж больно жуткая тема со змеем будоражила воображение. Но наше молчание было недолгим. Успели съесть только по варенику, как во дворе залаяли Кукла с Шельмой – собачки наши. Стукнула щеколда на воротах, мы все обратились к окну. Во двор осторожно вошел маленький человек с коромыслом на плечах и ведрами, полными больших синих слив.

– Вот так всю жизнь! – откладывая в сторону надкушенный и истекающий густым красным соком вареник, вздохнул отец и встал из-за стола. – Иди, встреть человека, – наказал он матери. – Запутляется там со сливами, слепой, все ж!

– Да иду, иду, командир! – мама вышла в чулан.

В хату вошел на вид шестидесяти, а то и семидесяти лет маленький, худенький человечек, одетый по-военному. Правда, всё ему было великовато. И гимнастерка солдатская ношенная-переношенная со значком парашютиста, и офицерские старого парадного покроя галифе из чистой шерсти, но источенные молью. А на ногах у него были отцовские, до дыр истрепанные и сбитые тапочки. Человечек остановился в дверях, глядя по сторонам, как это бывает у слепых или плохо видящих, сказал тихо:

– Здорова были, люди добрые!

– Слава Богу! – ответил отец. Он сразу стал ругать маленького человечка: – Ляксандр, скольки раз я табе говорил – не носи сливы! В такую даль! Я с тебя чё, деньги требую?! Али чё?

– Но я жа тебя должен как-то отблагодарить, Иосиф Палыч? А у меня кроме слив ничаво и нету, – человечек тихо заплакал.

– Ляксаша, Ляксаша, ну перестань! – обходя плачущего, мать появилась со сливами.

– И чего ты со мной делаешь, Ляксандр? – разволновался отец. – Я этих слёз страсть как не люблю! Щас принесу! Присядь! Нина, посади человека за стол, и салу нарежьте ему, – отец вышел из хаты.

– Иди, Ляксаша, садись! Мы только что отобедали, чаек попиваем с варениками из смородины. У вас там как смородина? Есть в посадках? – Мать легонько подталкивала гостя к столу, а Таня поставила стул и стала резать сала для Ляксандра.

– Ой, нет, нет, нет, сала не надо мне! – человечек противился, но больше для виду. – Я жа, Димитривна, картошки так наелси, так наелси. А смородину бабы несли ведрами в нынешнем году, вон, от четвертого отделения! Слыхал, прям вёдрами, вёдрами!..

Сестра подставила под руки Ляксаше сало в тарелке, хлеб. Тот осторожно, наощупь, определил продукты и деликатно откусил кусочек сала.

– М-м-м! Какая сала, какая сала! Мёд, а не сала! А у вас, Димитривна, гости, я смотрю…

Отец тихо вошел с тремя парами тапочек разных размеров и остановился незаметный для Ляксандра. Дал пожевать и проглотить ему под неторопливую беседу с хозяйкой несколько кусочков сала…