Иосиф

Но как он боялся уколов! Это тех уколов, которые в школе делали нам под лопатку. Они же, уколы те, кто помнит, «болючие» были ужасно! Приезжали врачи из Нехаево неожиданно и нападали на нас с этими шприцами. Кололи всех подряд, по классам – с пятого по восьмой – а потом три дня вся школа болела кроме Васи Васильева и учителей! Учителей не кололи, а Вася говорил, что совсем их не чувствует! Уколов. Мы все, мальчишки, уже проколотые, на переменках стояли вдоль стенок и охали, а Вася! Он со злодейской улыбочкой появлялся в коридоре, держа ладошку лодочкой, выискивая стонущие жертвы. А чего их было искать? Стонали все!

– Дохтура вызывали? – ласково выпрашивал. – Успокоительного дохтура? Для упокоя, для глажки? Аркаша! –приступал он, например, к Райкину. – А чего ты такой грустный ходишь?

– Я стою, я не хожу! А ты не подходи ко мне! Не подходи! – орал Аркаша, слабо защищаясь.

– Больной, больной, чижало больной, – делал диагноз Вася. – И калики у тебя вон, я гляжу, вращаются бешеные! Ты чё? Али мать Райкя блинов напекла табе нонча? Объелси али сон плохой приснилси? Дай ка я тебя, Аркашечка, поглажу. – Вася широко распахивал руки и со всего размаха заключал в объятиях «больного».

– А-а…

– Полегчало? Полегчало! Вижу, вон калики застыли в радости! Обращайтесь, больной, обращайтесь, поможем, чем можем. Что? Ещё погладить?

– Нет! Нет!!! А-а-а…

– А это хто тут притулилси? О-о, мой другалёк! – Вася приближался к другой жертве. – И чего ты тут, как суслик столбиком? И песенок не поёшь, Паш? Щорса изобрази, а?

– Не тронь, Вася, как друга прошу! Не тронь!

– Да ты, мой сердешный другалёчек! Ды как жа я могу мимо тебя пройтить стороной?! Вижу-вижу, страдаешь! Дюжа страдаешь! Давай, я и тебя трошечки приглажу!..

– Больно! А-а, – дуриком орал и я.

Из канцелярии мог выйти кто-то из учителей, и не Васю, а нас, проколотых, ругали за дикие вопли.

А Вася, он и не трогал никого! Он только пугал, делал зверский взмах и лишь чуть-чуть касался больной жертвы ладошкой-лодочкой, под больную лопаточку… чуть-чуть…

Однажды зимой, когда приехали врачи и зашли именно в наш класс, Аркаша заорал и спрятался под парту. Он кричал одну фразу:

– Не подходите ко мне! Не подходите ко мне!

Почему доктора решили начать нехорошие свои действия с Аркашки? Загадка! Его вытащили из-под парты и не совсем ласково стали уговаривать добровольно отдать лопатку под укол. Райкин воспротивился. Близко-близко, можно сказать, в упор глядя в глаза докторши, он, с мелко дрожащей от напряжения головой, заорал с такой силой, что приготовленный шприц выпал из рук, а Рай-кин рванулся и по партам выбежал на улицу.

День был морозный, но наш Аркашка без пальто и шапки бросился бежать домой, в Авраамовский. От Лобачей до нашего хутора – километра три, может, чуть больше. За ним в погоню на лошади, запряженной в легкие сани, прытко поскакала Мария Сергеевна в шубе, директор Лобачевской школы нашей восьмилетней. Она скакала по дороге, а Аркашка лез по горочкам, по снегу. Уж и стыдила Мария Сергеевна Аркашку, и всячески уговаривала его! То шапку ему подкинет, покажет:

– Аркадий, на! – кричит ему с саней. – Шапку надень! Уши заморозишь! Голову простудишь, глупым станешь! Аркадий!.. – То пальтишком взмахнет, – Аркадий, … Аркадий! Что же ты школу позоришь? На весь район, а может и на всю область? Волгоградскую? Оденься! На! Подлец ты такой! Слезь с горы! Подле-ец, подле-ец!

Так и не смогла Мария Сергеевна остановить и вразумить беглеца. Вот такой в детстве был Аркадий Райкин.

Сейчас на пруду я сидел и слушал дядю Сергея, представлял действия своего одноклассника, но пока не знал, что в конце концов произойдет.

– А она, Катерина, вот, восьмой класс закончила! В юбчонке короткой ходила, всё одергивала её. И вдруг все бабы заговорили, что беременная она и что, дескать, от Аркашки понесла. Правда, сначала вся мужская братия ошалела, какая связь могёть быть между этим шмурзикомА ркашкой и школьницей Катериной? А она, видишь как, вышла правда. Меня всегда поражает, откуда они всё знают?! Бабы! Уму непостижимо! Вот у кого синоптикам учиться надо! Бьют без промаха!Т ы ещё не подумал, а они уже наперёд знают, что ты подумаешь! Как они приметили, что у ней живот?.. Правда, она справная, Володя, бабец! И там не один мужской человек не пойметь – с животом она или без живота. А вот бабы!.. Ха! – дядя Серёгас клонил голову на бок. – А тут выпала им очередь, Ляксашке овец стеречь. Стадо-то у них, на Маркиных, щас небольшое, не то, что раньше было – под тыщщу голов! Щас… – дядя Сергей подумал и отмахнулся. – Не знаю, да и неважно это. Глав-ное, стеречь всё равно надо было. Очередь подошла, она и погнала, Катерина. А стерегла она в тот день напротив Го-родищ, туда, к Нижней Речке, на этой горочке в каменном карьере. Ну, вы ж там, считай, и росли. Ага?

– Ага! – встрепенулись мы с братом.

– И как там произошло, никто не видал и в точности сейчас сказать никто не могёть. А пословица есть такая – шила в мешке не утаишь. Слыхал, Павло?