Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Этой способностью прощать и вымаливать прощенье «всем, кого ты любишь», Ахматова щедро делилась. «Вы знаете, сколько всего было в ее жизни, и тем не менее в ней никогда не было ненависти, она никого не упрекала, ни с кем не сводила счеты. Она просто многому научила нас. Смирению, например. Я думаю — может быть, это самообман, — но я думаю, что во многом именно ей я обязан лучшими своими человеческими качествами. Если бы не она, потребовалось бы больше времени для их развития, если б они вообще появились», — говорил Бродский[438].

Слова прощенья и любви сравниваются с голосом Бога — но характеристики их звучания безошибочно вызывают образ адресата стихотворения — Ахматовой. Многие связывали образ «рваного пульса» в стихотворении Бродского с аритмией, которой страдала Ахматова, и эта связь верна и лежит на поверхности. Но в рваном пульсе, который бьется в словах, слышна еще и неровность стихотворных размеров, черта ахматовской поэзии, на которую обратили внимание еще ранние критики. Ср.: характеристику Гумилева в рецензии на «Чётки»: «для лирики Ахматовой характерна слабость и прерывистость дыхания»[439].

А сам глагол биться — завершающее слово стихотворения Пастернака «Анне Ахматовой»:

Но, исходив от первых ваших книг,
Где крепли прозы пристальной крупицы,
Он и во всех как искры проводник,
Событья болью заставляет биться.

(«Анне Ахматовой»)

Слова, о которых говорится в стихотворении, ровны и глуховаты. Характеристика голоса Ахматовой как «глуховатого» часта в воспоминаниях современников. Напомню уже цитировавшееся выше свидетельство Александра Кушнера о голосе Ахматовой, опубликованное в июньском номере «Звезды» за 1989 год и дословно совпадающее со словами Бродского: «Глуховатый, ровный. Медленная, отчетливая, не сомневающаяся в себе речь. Так никто не говорил, никогда, нигде»[440].

Характерный для Ахматовой союз затем, что[441] (ср., например, в финале «Реквиема»: Затем, что и в смерти блаженной боюсь / Забыть громыхание черных марусь) Бродский уже использовал в «Сретенье» и повторяет здесь, как эхо.

Интересна метафора облаков как «надмирной ваты». В поэзии Бродского облака — частые гости, но с ватой они сравниваются только в этом стихотворении. Вата входит в семантический ряд глухоты, в котором противопоставляются глуховатые слова прощенья и любви и равнодушная глухонемая вселенная. Отчетливость звучания этих слов позволяют как бы слышать их по звукам: Бродский включает в стихотворение анаграмму имени Ахматовой. В пяти из шести окончаний слов третьей строфы — ударная гласная а (душа, моря, нашла, благодаря, дар), тогда как в заударной позиции женских рифм удваивается согласная н (тленной, вселенной)[442]. Таким образом имя Анна словно звучит в финале стихотворения.

Продолжая разговор об анаграмматическом прочтении текста Бродского, можно также обратиться к остроумной догадке Ф. Н. Двинятина: «Как известно, великая душа — довольно точный перевод индийского махатма, слова, уже вполне освоенного в русском языке и, в свою очередь, образующего тесную звуковую перекличку с фамилией Ахматова: МАХАТМА — АХМАТовА. Тем самым имя Ахматова, помимо прочего, возвращается в „восточный“ контекст, но не в исламский, откуда берет начало, а в индийский»[443].

К этому можно добавить, что слово махатма известно говорящим на русском языке прежде всего по титулу Махатмы Ганди, который применительно к этому индийскому политическому и общественному деятелю впервые использовал Рабиндранат Тагор. Ахматова переводила Тагора на русский язык, начиная с 1957 года. Работа над переводами шла и тогда, когда они встречались с Бродским, ср. запись в одной из записных книжек от 1 февраля 1964: «В субботу днем — Иосиф. В 8 — Алиев (Ибрагимов) смотрит Тагора»[444]. А 27 мая 1964 Ахматова записывает: «Смерть Неру. Особенно горестно после Тагора и приближения к буддизму, которым я живу последнее время»[445].

Йэн Лилли обратил внимание на то, что в стихотворении, подчеркивающем «духовную общность» Ахматовой и Бродского, поэт избегает речи от первого лица — «поклон через моря» звучит почти анонимно, «я» не появляется в этом стихотворении, описывающем баланс созидательных и разрушительных сил в созданной Богом вселенной[446].

К «Мужеству» Ахматовой отсылают и слова о родной земле в стихотворении Бродского:

Да, для нас это грязь на калошах,
Да, для нас это хруст на зубах.
И мы мелем, и месим, и крошим
Тот ни в чем не замешанный прах.