Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Для Бродского шестистопный размер был одним из часто используемых. Шестииктный стих «занимает значительное место в метрическом репертуаре Бродского: им поэт написал, по самым скромным подсчетам, более 6 тысяч строк»[421]. Однако случаи чистого шестистопного ямба в его поэзии единичны, по подсчетам Геннадия Миропольского их всего четыре[422]. Кроме стихотворения «На столетие Анны Ахматовой» это «Пятая годовщина», «Чем больше черных глаз, тем больше переносиц…» и «Письмо в оазис».

«Бродский хорошо знал русский шестистопный ямб со смежной цезурой: он ценил его за классическую ауру и особо торжественную, „мрачную окраску“»[423]. Такого рода построение текста характерно для Анны Ахматовой начиная с двадцатых годов. Константин Мочульский в рецензии на ее сборник «Anno Domini» писал: «Технически все стихи этой эпохи отличаются устойчивой классической композицией, полновесно медлительным ритмом (преобладание пяти — и шестистопных ямбов), строгой чеканностью слов»[424].

Тот же Л. В. Лосев признает, что «стихи в строгих правилах силлаботоники в творчестве Бродского после 1970-х годов редки, уникальность метрической основы стихотворения „На столетие Анны Ахматовой“ очевидна и является существенным смыслообразующим компонентом»[425].

По ритму стихотворение Бродского больше всего похоже на ахматовское «Памяти В. С. Срезневской»[426]. Вот его начало:

Почти не может быть, ведь ты была всегда:
В тени блаженных лип, в блокаде и больнице,
В тюремной камере и там, где злые птицы,
И травы пышные, и страшная вода.

Это ритмическое сходство может показаться непринципиальным, однако, если внимательно присмотреться к стихотворению Бродского, становится понятно, что почти каждое слово и интонация в этом коротком тексте соотносятся с важными характеристиками ахматовского мира, где личная биография и творчество сплавляются, становясь биографией литературной:

Страницу и огонь, зерно и жернова,
секиры острие и усеченный волос —
Бог сохраняет всё; особенно — слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.

Бродский начинает стихотворение со слова страница — вновь, как и в «Декабре во Флоренции» выбирая самое естественное начало. Страница со стихотворением, открытая перед читателем, как бы называет сама себя. Образ страницы часто встречается в поэзии Бродского, входя в число излюбленных поэтом метафор и сравнений, связанных с текстом и языком[427]. Этот образ важен и для Ахматовой — Бродский как бы начинает там, где она заканчивает, дописывая недописанное, вернее, давая языку (или Музе) завершить эту работу:

А не дописанную мной страницу —
Божественно спокойна и легка
Допишет Музы смуглая рука.

Слова страница и божественно стоят рядом в «Уединении» Ахматовой, откуда взята эта цитата — божественная рука Музы довершает то, что не успела завершить героиня, и эта смежность подчеркивает общее для Ахматовой и Бродского представление о поэтическом творчестве как следовании за вдохновением, записью слов под диктовку чего-то большего, чем поэт.

Антитезой странице выступает огонь. Г. А. Левинтон замечает, что первые и вторые члены антитез в начальных двух строках перекликаются с целым рядом текстов: «в отдаленной перспективе первая из них (страница и зерно) перекликается с мандельштамовским „день сгорел, как белая страница“ (как, разумеется, и со множеством других сожженных страниц и тетрадей — последнее уже относится к Ахматовой), а вторая — с темой колоса в поминальных стихах Ахматовой»[428].

Речь идет о ряде стихотворений Ахматовой, в которых появляется образ сожженной страницы или сожженной тетради — прежде всего о цикле «Шиповник» с подзаголовком «Из сожженной тетради» и первым стихотворением «Сожженная тетрадь»:

Уже красуется на книжной полке
Твоя благополучная сестра,
А над тобою звездных стай осколки
И под тобою угольки костра.
Как ты молила, как ты жить хотела,
Как ты боялась едкого огня!
Но вдруг твое затрепетало тело,
А голос, улетая, клял меня.
И сразу все зашелестели сосны
И отразились в недрах лунных вод.
А вкруг костра священнейшие весны
Уже вели надгробный хоровод.

Образ повторяется и в других стихах:

И вот пишу как прежде без помарок
Мои стихи в сожженную тетрадь.

(«Сон»)