Читаем Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной полностью

Уже в первой строфе триада координат оказывается редуцированной. В начальном предложении поэт избегает финитных (то есть указывающих на время и лицо) форм глагола в главном предложении, что задает ситуацию вневременную:

Заблудившийся в дюнах, отобранных у чухны,городок из фанеры, в чьих стенах, едва чихни —телеграмма летит из Швеции: «Будь здоров».

Дальше, в полном соответствии с заявленной в стихотворении «точкой зрения времени», появляются «там» и «ты», в отсутствие «тогда»: и ты, / как готовясь к побегу и азимут отыскав, / засыпала там в шерстяных носках. Использование прошедших форм глагола не дает сильной временной локализации, так как действие изображено, скорее, как итеративное, то есть регулярно повторяющееся.

Интересно, что, снимая таким образом временную дистанцию, Бродский меняет указательные поля и в самом тексте. Поскольку лирический герой не отделен временем от описываемых событий, он может использовать указательные местоимения первого порядка, например, этот (наряду с указателями второго порядка, такими как, тот). И действительно, если мы обратим внимание на пространственное указание, указательное местоимение этот преобладает в тексте: Несмотря на все это, были они крепки, / эти брошенные спичечные коробки; этих бывших вещей покой; эта скворешня пережила скворца.

При этом Бродский использует преимущественно глаголы несовершенного вида, создавая ощущение вечно длящегося времени, где зафиксированы все дейктические координаты (снег / опушавший изморозью, точно хвою, края / местоимений и превращавший «я» / в кристалл, отливавший твердою бирюзой).

Описание грамматической структуры стихотворения можно было бы продолжить, но это требовало бы более терминологического разговора и другого жанра книги. Из сказанного уже видно, что Бродский использует указательные местоимения для того, чтобы поставить читателя перед задачей дешифровки смысла, требующей не только понимания языка, но и уже упоминавшейся возможности видеть ключи и внутреннюю разметку стихотворения, связывая их с литературным контекстом. Здесь вновь можно напомнить слова Мандельштама: «Чтобы читать меня, вы должны иметь мою культуру».

Выше была упомянута отсылка к сказке Кэролла. Интересно, что сам прием неявного указания, которому посвящена эта глава, лингвисты часто иллюстрируют другим примером из «Алисы в Зазеркалье»: Там побывали та и тот. Это строчка из стихотворения Белого Кролика, которое принято считать одним из характерных примеров поэзии нонсенса или бессмыслицы. Как отмечает Н. В. Демурова, «при всей четкости грамматической конструкции, использовании простейших слов и прозрачном построении фразы стихи эти остаются на удивление „темными“ по смыслу»[413].

На русский язык стихотворение перевела Д. Г. Орловская, и ее перевод стал каноническим. Демурова, переводившая основной текст и выступавшая в качестве редактора переводов, замечает: «Д. Орловская, как нам кажется, нашла удачное решение, переводы ее в должной мере „безличны“ и в то же время точны при общей „абстрактности“ смысла. Они лишены каких бы то ни было „дополнительных“, привнесенных интонаций. При этом в них словно брезжит какой-то смысл, словно проглядывает какой-то намек, который так и остается намеком, не получая никакого логического или рационального завершения»[414].

Надо сказать, что в той части, где нонсенс создается за счет использования указательных местоимений, переводчица довольно сильно отходит от оригинала:



Возможно, не столь уж невероятной гипотезой будет предположить, что подобный перевод — точнее, адаптированный текст — возникает на фоне поэтической традиции умолчания, созданной Ахматовой и впоследствии развитой Бродским. Не зря стихотворение Ахматовой, которое так трудно было понять Чуковской, называется «В Зазеркалье».

И если стихи Белого Кролика воспринимаются абсурдно, то та третья Ахматовой или тот дождь Бродского выдвигают требование к читателю — требование двигаться навстречу.

Клайв Льюис в одной из своих литературоведческих работ сформулировал четыре признака, по которым немногие читатели отличаются от большинства. Вот эти признаки[415]:

Большинство читателей никогда не читают книг дважды. Однажды прочитанная книга больше не существует для них. Немногие перечитывают постоянно.

Для большинства чтение является второстепенным времяпрепровождением, оно не встроено в их день. Они могут читать много (в дороге, болея, чтобы заснуть), но как только появляется более интересное занятие, бросают чтение.

Перейти на страницу:

Все книги серии Юбилеи великих и знаменитых

Шепоты и крики моей жизни
Шепоты и крики моей жизни

«Все мои работы на самом деле основаны на впечатлениях детства», – признавался знаменитый шведский режиссер Ингмар Бергман. Обладатель трех «Оскаров», призов Венецианского, Каннского и Берлинского кинофестивалей, – он через творчество изживал «демонов» своего детства – ревность и подозрительность, страх и тоску родительского дома, полного подавленных желаний. Театр и кино подарили возможность перевоплощения, быстрой смены масок, ухода в магический мир фантазии: может ли такая игра излечить художника?«Шепоты и крики моей жизни», в оригинале – «Латерна Магика» – это откровенное автобиографическое эссе, в котором воспоминания о почти шестидесяти годах активного творчества в кино и театре переплетены с рассуждениями о природе человеческих отношений, искусства и веры; это закулисье страстей и поисков, сомнений, разочарований, любви и предательства.

Ингмар Бергман

Биографии и Мемуары / Кино / Документальное
Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной
Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Бродский и Ахматова — знаковые имена в истории русской поэзии. В нобелевской лекции Бродский назвал Ахматову одним из «источников света», которому он обязан своей поэтической судьбой. Встречи с Ахматовой и ее стихами связывали Бродского с поэтической традицией Серебряного века.Автор рассматривает в своей книге эпизоды жизни и творчества двух поэтов, показывая глубинную взаимосвязь между двумя поэтическими системами. Жизненные события причудливо преломляются сквозь призму поэтических строк, становясь фактами уже не просто биографии, а литературной биографии — и некоторые особенности ахматовского поэтического языка хорошо слышны в стихах Бродского. Книга сочетает разговор о судьбах поэтов с разговором о конкретных стихотворениях и их медленным чтением.Денис Ахапкин, филолог, доцент факультета свободных искусств и наук СПбГУ, специалист по творчеству Иосифа Бродского. Публиковался в журналах «Новое литературное обозрение», «Звезда», Russian Literature, Die Welt Der Slaven, Toronto Slavic Quarterly, и других. Был стипендиатом коллегиума Университета Хельсинки (2007), Русского центра имени Екатерины Дашковой в Университете Эдинбурга (2014), Центра польско-российского диалога и взаимопонимания (2018).

Денис Николаевич Ахапкин

Литературоведение

Похожие книги

Расшифрованный Лермонтов. Все о жизни, творчестве и смерти великого поэта
Расшифрованный Лермонтов. Все о жизни, творчестве и смерти великого поэта

ВСЁ О ЖИЗНИ, ТВОРЧЕСТВЕ И СМЕРТИ МИХАИЛА ЮРЬЕВИЧА ЛЕРМОНТОВА!На страницах книги выдающегося литературоведа П.Е. Щеголева великий поэт, ставший одним из символов русской культуры, предстает перед читателем не только во всей полноте своего гениального творческого дарования, но и в любви, на войне, на дуэлях.– Известно ли вам, что Лермонтов не просто воевал на Кавказе, а был, как бы сейчас сказали, офицером спецназа, командуя «отборным отрядом сорвиголов, закаленных в боях»? («Эта команда головорезов, именовавшаяся «ЛЕРМОНТОВСКИМ ОТРЯДОМ», рыская впереди главной колонны войск, открывала присутствие неприятеля и, действуя исключительно холодным оружием, не давала никому пощады…»)– Знаете ли вы, что в своих стихах Лермонтов предсказал собственную гибель, а судьбу поэта решила подброшенная монета?– Знаете ли вы, что убийца Лермонтова был его товарищем по оружию, также отличился в боях и писал стихи, один из которых заканчивался словами: «Как безумцу любовь, / Мне нужна его кровь, / С ним на свете нам тесно вдвоем!..»?В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Павел Елисеевич Щеголев

Литературоведение
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Крылатые слова
Крылатые слова

Аннотация 1909 года — Санкт-Петербург, 1909 год. Типо-литография Книгоиздательского Т-ва "Просвещение"."Крылатые слова" выдающегося русского этнографа и писателя Сергея Васильевича Максимова (1831–1901) — удивительный труд, соединяющий лучшие начала отечественной культуры и литературы. Читатель найдет в книге более ста ярко написанных очерков, рассказывающих об истории происхождения общеупотребительных в нашей речи образных выражений, среди которых такие, как "точить лясы", "семь пятниц", "подкузьмить и объегорить", «печки-лавочки», "дым коромыслом"… Эта редкая книга окажется полезной не только словесникам, студентам, ученикам. Ее с увлечением будет читать любой говорящий на русском языке человек.Аннотация 1996 года — Русский купец, Братья славяне, 1996 г.Эта книга была и остается первым и наиболее интересным фразеологическим словарем. Только такой непревзойденный знаток народного быта, как этнограф и писатель Сергей Васильевия Максимов, мог создать сей неподражаемый труд, высоко оцененный его современниками (впервые книга "Крылатые слова" вышла в конце XIX в.) и теми немногими, которым посчастливилось видеть редчайшие переиздания советского времени. Мы с особым удовольствием исправляем эту ошибку и предоставляем читателю возможность познакомиться с оригинальным творением одного из самых замечательных писателей и ученых земли русской.Аннотация 2009 года — Азбука-классика, Авалонъ, 2009 г.Крылатые слова С.В.Максимова — редкая книга, которую берут в руки не на время, которая должна быть в библиотеке каждого, кому хоть сколько интересен родной язык, а любители русской словесности ставят ее на полку рядом с "Толковым словарем" В.И.Даля. Известный этнограф и знаток русского фольклора, историк и писатель, Максимов не просто объясняет, он переживает за каждое русское слово и образное выражение, считая нужным все, что есть в языке, включая пустобайки и нелепицы. Он вплетает в свой рассказ народные притчи, поверья, байки и сказки — собранные им лично вблизи и вдали, вплоть до у черта на куличках, в тех местах и краях, где бьют баклуши и гнут дуги, где попадают в просак, где куры не поют, где бьют в доску, вспоминая Москву…

Сергей Васильевич Максимов

Публицистика / Культурология / Литературоведение / Прочая старинная литература / Образование и наука / Древние книги