Ирландское сердце

Я перевела взгляд с него на его творения. Со стороны и не скажешь. На самом деле вошедший за ним второй мужчина с длинными волосами и в синем рабочем халате намного больше соответствовал моим представлениям о художнике. Разве что он тащил в руках кучу досок и планок и оказался плотником, явившимся сколотить ящики для картин.

– Вы появились как раз вовремя, – сказала мне Салли. – Галерея Фрица Гурлита в Берлине планирует устроить выставку полотен Матисса. Это так здорово. Я уверена, что немцы лучше оценят работы мастера.

– Чем жители Чикаго, – завершила я за нее.

Она засмеялась.

Матисс тоже улыбнулся. Он повторил по слогам:

– Чи-ка-го. – И тихо усмехнулся. – Волосатый Матрас.

Это было смешно. Мадам Симон сказала, что уж если немцам Матисс не понравится, они сожгут оригинал. Матисс произнес что-то по-французски и очень быстро, но отвечала она медленно, и я все поняла.

– Они нападут на Францию, – сказала она и начала рассказывать о войне на Балканах.

– Вы заблуждаетесь, мадам, – спорила с ней Салли. – В Берлине масса культурных людей, и они дальновидны. У нас там много родственников.

Плотник тем временем раскладывал свой материал и инструменты.

Салли разговаривала на смеси французского и английского, который мне был понятен. Она, похоже, убеждала саму себя, что картины там будут в безопасности.

Матисс снял свое пальто, подошел к стене и взял одну картину. Затем поднял и показал нам.

– О нет, Анри, – сказала Салли. – Не посылайте туда Le Luxe[80].

На холсте были изображены три фигуры. Одна – видимо, мужчина – склонилась перед двумя женщинами. Хорошие цвета, синие и коричневые тона, которые гармонировали с занавесками на окнах в этой комнате. Может быть, Салли не хотела отдавать картину, потому что та идеально вписывалась в ее интерьер?

Но Матисс жестом отмел все ее возражения.

– Она вернется к вам, многократно увеличив свою стоимость. Фриц не продает их, только показывает.

Он протянул картину плотнику.

Я подошла к большому полотну высотой почти с мой рост. На подоконнике стояли горшки с цветами, за ними виднелся контур здания. А это что за зеленая клякса – дерево?

– А вот это… что? – спросила я Матисса.

– Просто краска, – ответил он и улыбнулся.

Замечательно. Он еще и комик. Я отвернулась, но он взял меня за плечо и развернул обратно. Затем медленно по-французски объяснил, что он смотрел в окно из номера своей гостиницы в Марокко, и ему захотелось представить этот вид так, чтобы зрителя захватывали краски и формы.

– А вас захватывает? – спросил он у меня.

Забавно, но я действительно чувствовала нечто непонятное.

– Эта картина воспринимается непосредственно, – сказал он. – Понимаете?

Казалось, я понимала.

– Я будто вхожу в эту картину, – ответила я.

– Oui! Oui! – радостно подтвердил он. – Хотите учиться у меня? Плата будет pas cher.

– Нет, нет. На самом деле я экскурсовод. Вожу по Парижу приезжих женщин, которые хотят посмотреть достопримечательности и сделать покупки.

– А сами вы из Чикаго?

– Да.

Пошло-поехало.

– Мой друг Жан Ренуар говорит, что в его семье по-настоящему большое застолье называется un repas Chicago – «пир Чикаго», потому что деньги у них появились после того, как дамы из Чикаго раскупили полотна его отца, – сказал он. – Вот. – Он протянул мне визитную карточку. – Это моя студия. Можете приходить, чтобы посмотреть, как я работаю. И клиенток своих приводите.

Как оказалось, не так уж и сложно войти в их мир.

На ужин нас не пригласили, и салон тем вечером тоже не состоялся. Нужно было заниматься отправкой картин.

– Они все очень наивны, – сказала мне мадам Симон, когда мы с ней шли обратно к метро.

По ее словам, она нутром чувствовала приближающуюся войну с Германией – похожим образом больные артритом ощущают, что будет дождь. А я в свою очередь думала: очень печально, что она всегда ожидает наихудшего. Ох уж эти европейцы!

– Стайны больше никогда в жизни не увидят своих картин, – заявила она.

Мадам также предрекла, что коллекция Гертруды и Лео тоже будет разбита. Но не войной, а конфликтом между Лео и Алисой.

Через месяц мадам Симон сообщила мне, что Лео Стайн переехал. И забрал с собой половину картин.

– Он заявил свои права на «Яблоки» Сезанна, – сказала она. – Гертруда ему этого никогда не простит. Ей он оставил Пикассо, сказав, что тот никогда не будет стоить дорого.

– Полагаю, что теперь меня никогда уже не пригласят на субботний салон, – вздохнула я.

И оказалась права.

Все же я познакомилась с настоящим живым художником. Впрочем, копировать фасоны платьев с картин Матисса нельзя было. Любопытно, интересуется ли живописью Питер Кили?

* * *

Белинда Лоуренс была богачкой. Она с радостью заказала у мадам Симон три гарнитура из линии старых мастеров и вместе со мной отправилась открывать для себя Париж.