Он смотрит вверх на тикающие шестеренки, от которых идет электричество, сейчас они ни к чему не присоединены. Проходит очень много времени, прежде чем он начинает.
— После их прихода первое время мы жили в заброшенных руинах деревень. Окруженные все, кто выжил. Фейри находили людей и своим влиянием заставляли выдавать наше местоположение, — его голос задрожал, и он сглотнул. — Каждый раз, когда мы передвигались, они приходили в наши села ночью, чтобы убивать. Те, у кого не было Зрения, никогда не видели их приближения.
Я смотрю на его руки, как он теребит края своей рубашки, пока говорит об этом.
— Поэтому вы создали этот тест, — я стараюсь говорить, скрывая эмоции. Я могу понять почему, но я все еще не готова простить его. Не за это. — С огоньками.
Он кивает.
— Люди легко попадают под влияние фейри. Еще одно нападение оставит наш вид на грани вымирания.
Я изучаю шрамы на его лице. Они выглядят так, будто один фейри схватил его и начал вырезать глаз из плоти вокруг. Сейчас шрамы начали исчезать, такие бледные на его коже.
— Отвратительно, не так ли? — его голос выводит меня из раздумий, и я понимаю, что, видимо, притихла на какое-то время. Я заметила, как напряглась его челюсть.
Я качаю головой.
— Только не для меня, — я не могу остановить себя, и мои пальцы скользят по его лицу, вдоль по четырем неглубоким шрамам над его бровью. И наконец, один глубокий шрам на его щеке. — Твои шрамы не дефекты, Гэллоуей. Они не недостатки. Они рассказы, написанные на твоей коже.
— Рассказы? — звучит так, будто он думает, что это глупая мысль.
— Айе, — говорю я, — они рассказывают историю, о том, как ты выжил. Этого не стоит стыдиться.
Затем он смотрит на меня.
— Какие же истории рассказывают твои шрамы? — спрашивает он. — Тоже о выживании?
Я резко отталкиваюсь от него. Прямо за ним я замечаю карту Шотландии на дальней стене. Сотни булавок, повязанные красными лентами, которые отмечают убийства Сорчи. Однажды я сожгла эту карту, разорвала ее в клочья. Теперь она снова здесь, в целости и сохранности.
Было время, когда я бы рассказала Гэвину, что мои шрамы рассказывают историю убийства каждого фейри. Как я училась, чтобы убить одну фейри, которую больше всего хотела. Я бы сказала, что они моя своего рода гордость, мои победные медали. Мои шрамы рассказывают историю о девочке, которая уничтожала саму себя, пока не осталась мстительная Охотница из зеркал.
Вещи, которые стали более значимыми в моей тюрьме, не имели ничего общего с местью или жаждой убивать фейри, или с тем, чтобы быть Охотницей. Это были танцы. Смех. Горе и дружба. Крепкие объятья и тяжелые прощанья. Украденные поцелуи под кровавой луной.
— Нет, — тихо говорю я, — они рассказывают о том, как я снова стала человеком.
Глава 19.
Я проспала весь следующий день. И, хотя мои конечности все еще дрожали, когда я вылезла из кровати, я была в состоянии твердой походкой пройти к своему шкафу. Прислонившись ухом к двери, я улыбнулась, когда услышала, как Деррик напевает похабные песенки. Его голос приглушил шелест ткани.
Я дважды постучала, прежде чем открыть дверь. И вот он, растянувшийся на горе разноцветных шелков, держит в руках иголки с нитками.
— Айлииииэн, — пропел он, крылья запорхали веером позади него, — тебе лучше! Ты проснулась! Выглядишь так, будто тебя переехал поезд, а потом бросили в реку.
Прислонившись к дверной раме, я сказала:
— Должен был добавить в конце про укусы, не так ли? — я согнула руки, ноги, они все еще болели. — В любом случае, клянусь, это хуже. Огоньки злобные.
Золотой ореол Деррика стал красным от напоминания.
— Я должен был понять, что Видящий врет. Если бы он не был твоим другом, я бы снял с него кожу и взял ее в качестве трофея, — он останавливается на одной из тканей, глубокого королевского синего цвета. — Но так как ты, кажется, дорожишь его жизнью, я лишь укусил ублюдка за руку. Зуб за зуб. У него был привкус страдания.
— И, я вижу, в последствие ты вернулся в мой шкаф.
Деррик продел нить в иголку, которая почти в половину размера всего его тела.
— Я был так счастлив, что ты создала его для меня! Я спал в своей собственной версии твоего шкафа последние три года, и он никогда не пах так же. Только деревом. Я ненавижу запах дерева, — он взглянул на меня. — Ты снова заставила его пахнуть розами. И милыми водопадами, — он лениво улыбнулся, — и девушками.
Я почти сказала ему, что не делала шкаф специально для него, но он выглядел таким довольным, что сказав это, я выглядела бы как зануда. Вздохнув, я поддела одну из тканей пальцем ноги.
— Что это?
— Я шью платья. Когда я пришел сюда, шкаф выглядел будто ад.
— Он был пустым, полагаю?
Деррик взглянул на меня, как будто я внезапно стала ненормальной.