Исчезновение

После четвертого или пятого визита, когда Иоганнес уже немного окреп, Вин и Френсис обнаружили у него талант мастерить разные поделки. Он сделал себе маленький ножик из ржавой металлической полоски, обмотав тряпкой один конец вместо ручки. И всякий раз, когда к нему приходили девочки, Иоганнес изобретал что-нибудь забавное, используя всякий мусор, который задувало под дверь или в дымоход. Это были человеческие фигурки из палочек с подвижными руками и ногами, их колени и локти сгибались на шарнирах из крошечных деревянных щепочек. Из волокон сухой травы он сплетал и скручивал карточные масти – черви, трефы, пики. Листки старой бумаги складывались в самолетики, лебедей или кошек. Каждую новую вещь он представлял торжественно, держа ее на ладони вытянутой руки.

– Что скажете, сестренки? – спрашивал он, расплываясь в широкой улыбке.

– Если хочешь знать, мы уже не дети, – надменно отвечала Вин.

Хотя на самом деле обе они были просто очарованы игрушками Иоганнеса. Френсис не считала, что роняет свое достоинство, и забирала эти сокровища домой. У нее имелась деревянная шкатулка для драгоценностей, подаренная Пэм и Сесилией. И поскольку никаких украшений, кроме браслета с крестиком, у Френсис пока не было, это место идеально подходило, чтобы хранить подарки Иоганнеса. Она спрятала коробку под кровать, потому что они с Вин с самого начала договорились, что Иоганнес – их тайна.

Им никто никогда не запрещал дружить с незнакомыми людьми, которые прячутся в пустующих зданиях, как им никогда не запрещалось, например, кормить медведей или бросать яйца в короля Испании. Но у них все же хватило здравого смысла, чтобы понять: взрослым не понравится, что они бегают в старый лепрозорий и подкармливают странного человека. Более того, девочки отлично понимали, что Иоганнес попадет в беду, если его обнаружат, – будь то их родители или люди, которые его преследуют. Они понимали и его страх быть пойманным – и не нуждались в дополнительных объяснениях. И хотя они были городскими детьми двадцатого века, оторвавшимися от своих первобытных корней, что такое борьба за выживание, им тоже было понятно. Девочки шли на риск, чтобы раздобыть для Иоганнеса еду: одна отвлекала Пэм и Сесилию, а другая прятала в карман бутерброд или песочное печенье; следили за мусорными баками возле закусочной в Уидкомбе, куда выбрасывали неиспользованное тесто или оставшуюся на столах еду. Френсис тратила свои карманные деньги на арахис, потерявшее товарный вид печенье и уцененные булочки, не распроданные к концу дня. И любые угрызения совести, которые возникали по этому поводу, всякий раз подавлялись смутным ощущением стыда за свое упитанное тело и округлые румяные щеки.

– Дома мы печем яблочные пироги с корицей и пирожные с фруктами, вымоченными в коньяке… Вы едите такие? – спросил однажды Иоганнес, когда жалкий бутерброд с сыром, смявшийся в кармане Френсис, был съеден в мгновение ока.

– Иногда, – уклончиво ответила Вин.

Она впервые попробовала пирожные в гостях у Пэм и Сесилии. А поскольку в начале этого года ввели норму на масло, сахар и другие продукты, пирожных теперь не ел никто. Девочки видели табличку в витрине магазина, где было написано: «Пирожных, варенья, сахара и нюхательного табака нет!»

– Теплые, с кремом, – сказал Иоганнес, закрыв глаза и погружаясь в блаженные воспоминания.

У Френсис, которая всегда была более подозрительной и осторожной, постепенно накапливались вопросы к их тайному знакомому – откуда он родом и куда направлялся. Ведь он должен был куда-то идти, рассуждала она. Никто не мог вечно жить в пустом госпитале для прокаженных, питаясь только тем, что для него где-то стянули. Даже летом здесь было прохладно и сыро, а каково тут будет зимой?

– Иоганнес, а где ты жил раньше? – спросила она в конце концов.

Он оторвался от своих мечтаний о пирогах, подобрал несколько крошек со своей грязной рубашки и съел их.

– Летний Дождь, – почти шепотом ответил Иоганнес.

– Ты сказал «Летний Дождь»? – переспросила Вин. – Никогда о таком не слышала… А где это?

На лице Иоганнеса появилось совершенно новое выражение, и Френсис не поняла, собирается ли он заплакать, рассмеяться или сердито закричать на них.

– Это очень, очень далеко! – сказал он, широко раскинув руки. – В конце радуги, понимаете? Где все золотое.

А потом он рассмеялся, но Френсис все еще не была уверена, что он не заплачет. Вин пристально наблюдала за ним.

– Иоганнес, – очень тихо сказала Вин, – ты принц, изгнанный злым самозванцем?

Иоганнес снова засмеялся, и его глаза заблестели.

– Да! – радостно воскликнул он, наклоняясь к ней. – Как в сказке. Да, сестренка, я принц Летнего Дождя! – Он заговорщически понизил голос. – Поэтому ты никогда и никому не должна говорить, где я сейчас прячусь, поняла? Иначе меня схватят!